А.а. Ширинская - Бизерта. Последняя стоянка.

Очень приятно с такими людьми встречаться. И как вы только решились приехать, посмотреть на все свое здесь? А еще, помню, какой парк был здесь, сад! Какие, говорят, садовники были! А фонтан! А розы! Сколько здесь было всего хорошего! Хорошо, что вы приехали. Очень хорошо. Спасибо вам!…

Мария Михайловна останавливается в волнении. Небольшая, хрупкая, она скромно замолкает, так как все хотят говорить. Рядом со мной пожилая, но цветущая еще женщина с живостью вспоминает далекие времена, когда ее с другими деревенскими детьми приглашали на елку в большой дом.

- Какие мы получали подарки! Какие гостинцы! А яблоки?! Вот такие огромные! - Она делает жест двумя округленными

ладонями, и ее розовые щеки и смеющиеся глаза переживают детский восторг.

Она одна из тех, которые «испокон веков жили здесь». Поэтому она помнит, как пострадал дом, как пробивали двери, как превратили зал в кухню, гостиную - в дортуар. Она помнит конец 50-х годов, когда дом окончательно снесли:

- Нашли дощечку, - добавляет она, - с надписью, говорившей, что дом стоит уже 168 лет…

- И еще бы 300 лет стоял, - прибавляет кто-то, - постройка была такая крепкая, что топор отскакивал, не мог пробить дерево. Из одного паркета построили несколько дач!…

Так мне дано было пережить смерть дома - последней из семьи, кто его знал и любил.

Суховатый седой мужчина, которого я давно заприметила, так как ему не сиделось на месте, просит слова и несколько смущенно объясняет:

- Когда надо было строить школу, было выбрано место, где стоял дом, потому что уже точно было известно, что под ним нет каменного угля.

Оратор сам выглядел неудовлетворенным своим объяснением и очень меня растрогал, поднеся мне в подарок большую картину с видом Донца и новым школьным зданием вдали.

Как объяснить окружающим, что я ничего не жду другого, кроме встречи с милым прошлым, и что благодаря их приему, я знаю теперь, что на земле есть уголок, где я никогда не буду чужой?!

Наталья Михайловна прожила в Рубежном всю свою жизнь. Живой интерес ко всему и верная память переносят ее легко в давно ушедшие времена; она знает там всех своих предков. Такие, как Наташа, живут не только в настоящем, но и в прошлом, живут столетиями. В молодости она, вероятно, была крепкая, стройная, с открытым, красивым лицом, как первый Адамович, приехавший сюда из Польши. Отяжелев на старости лет, она ходит с трудом, но когда она говорит, все в ней оживает. Старше меня на три года, она удивительно подробно помнит летние встречи нашего раннего детства. Могла ли я найти себе спутника лучше, чтобы посетить опустошенное пространство вокруг школы №5?

Когда мы покидали большой зал, публика начала расходиться, но некоторые, живущие поблизости, остались с нами.

Обойдя школу, мы вошли в «парк» - большой пустырь на месте центральной площадки с фонтаном, от которой расходились аллеи. Впрочем, одна их них, зацементированная, уцелела и ведет к детскому саду. Заросли кустарника простираются до ограды, а за ней, далеко внизу, Донец.

Испуганная всем этим народом, собака прячется в кустах. Она на коротких лапках, как у аристократических такс из барских домов, но белесого цвета, как большинство дворняжек.

Потомок верной Дези?

Мы ходили по «парку» там, где сохранилось еще подобие сада; несколько деревьев являются частью территории детского сада, где большая аллея содержится в порядке. Наталья Михайловна, для меня уже Наташа, забыла про свои тяжелые ноги, не знает больше, где ее палка; у нее крылья!

Таня, смотря на нас, знает, что мы видим все в другом мире: великолепие большого поместья, где наши предки жили вместе.

Вероятно, мы одни с Натальей это видим. Кто знает, может, когда-нибудь парк оживет? Так много еще свободного места, и все может расти на этой богатой земле!

Мне вспоминается басня Лафонтена про землепашца: уверив сыновей, что в земле зарыт клад, он побудил их ее вскопать. И здесь, как мне рассказывают, тоже часто копают в поисках клада Насветевичей. Почему же заодно и не сажают что-нибудь? Это было бы надежнее, чем находка несуществующего сокровища. Ларчик с монетами тети Анны давно, наверное, был найден. Продолжал ли Вацлав его искать?

Как раз Наташа про него вспоминает. После нашего отъезда он основал семью, имел двух детей и через несколько лет вернулся в Австрию. Семья больше его не увидела, так как границы были закрыты.

А Лебедевы? Семья расстрелянного директора? Наташа их очень хорошо помнит:

- Дама большая, как мужчина, с маленькими усами? Семья после того несчастья переселилась в одну из квартир дома, где помещалась прислуга. Любезная докторша, которая теперь в ней живет, приглашает нас к себе. Хочет ли она мне кое-что показать? Я слежу за движением ее рук - на полу расстилается… шкура белого медведя; очень скромный мех, расплющенная голова без стеклянных глаз! Неужели это мой медведь так состарился? Пересекая двор, я указываю направление к погребу: