Борис Вилькицкий

Тактическими союзниками русского народа мне, как впоследствии и большинству белых вождей, представлялись силы союзников России первой великой войны, в интересах коих было бы свержение советской власти.

Я вполне сознавал первостепенную важность для экономической жизни Сибири Северного морского пути, над исследованием и оборудованием коего работал до меня мой отец9, и по совести полагаю, что в ту пору по знаниям и опыту в этом вопросе у меня соперников не было. В этой отрасли авторитет мой признавался и начальством, и населением, и советской властью. Это должно было значительно облегчить дело в невероятно сложной и трудной обстановке того времени. Организация такой экспедиции сулила мне возможность перекинуться на Север, где большевики сидели не твердо, и связаться с Сибирью.

В силу всего этого я согласился взяться за это дело при условии, что мне будут предоставлены большие полномочия, решив искать связей и с Сибирью, и с союзниками, - и принялся за дело.

Непосредственным начальником генерала Бялокоза тогда был зловещий Троцкий. Лично мне встречаться с ним не пришлось, но я получил право забирать с развалившегося фронта и от флота все полезное делу имущество: корабли, баржи, шлюпки, моторы, радиостанции, грузовики, продовольствие и прочее снабжение. Нужные мне офицеры потекли ко мне сами. Я их принимал на службу и командировал по всем направлениям для сбора имущества. Самым трудным было провести сметы для получения необходимых кредитов.

Одного из таких офицеров, гидрографа, подполковника Юркевича10, я командировал в Москву. Он добился свидания с Лениным и привез мне ассигновку в миллион рублей.

В это время союзные посольства находились в Вологде, в Петрограде же, в английском посольстве оставался представителем посла храбрый мальтиец капитан 1-го ранга Кроми 11, Георгиевский кавалер, командовавших до того флотилией английских подводных лодок в Балтийском море. Капитана 1-го ранга Кроми я хорошо знал по предыдущей своей службе. Впоследствии, когда я уже находился в Архангельске, он был растерзан на лестнице посольства большевиками.

Тайно от начальства и от подчиненных я вступил в связь с Кроми, узнал от него, что союзные силы предполагают оккупировать Архангельск, и заручился его содействием.

Как- то случайно я столкнулся в английском посольстве со своим другом, капитаном 2-го ранга Г.Е. Чаплиным 12, который, как потом оказалось, вел там свою линию и подготовлял военный переворот в Архангельске. Тогда мы друг другу не проговорились о своей работе и лишь впоследствии, в Архангельске, согласовали свои силы.

Время высадки союзников в Архангельске мне не было известно заранее. Поэтому я получал от Кроми для каждого отправляемого мною в Архангельск эшелона специальный пропуск, на случай, если фронт возникнет, когда эшелон будет в пути. Пропуск передавался мной офицеру, начальнику эшелона, и по прибытии в Архангельск уничтожался.

Вместе с этим счастливый случай помог мне связаться и с сибирскими организациями, враждебными советской власти. Как-то проходя по Невскому, я обратил внимание на дом, занятый каким-то таинственным «Союзом сибиряков-областников», 13. Войдя в дом, я увидел зал с развешанными по стенам газетам Союза, более или менее невинного, с точки зрения советской власти, содержания. Просматривая эти газеты, я вдруг увидел грязного и небритого солдата с университетским значком на шинели, всматривавшегося в меня, а затем радостно обратившегося ко мне. Это был доблестный В.Н. Пепеляев 14, член Государственной думы, который был позднее министром адмирала Колчака и был расстрелян большевиками вместе с адмиралом.

С Пепеляевым мы познакомились и сблизились в первые, кошмарные дни революции 1917 года, проведенные нами в Кронштадте. Он был назначен туда комиссаром от Государственной думы, взявшей на себя власть и выделившей из своего состава Временное правительство. Я же командовал «Летуном», подорвавшимся на неприятельской мине и находившимся в Кронштадте в ремонте. Главные начальники были перебиты чернью, большинство офицеров заключены в тюрьмы, а я был одним из немногих, оставшихся на свободе благодаря преданности команды «Летуна».

Прибыв в Кронштадт, охваченный анархией, Пепеляев, несмотря на свою исключительную смелость, энергию и честность, не мог найти почвы под ногами и навести какой-нибудь порядок. Самосуды и избиения офицеров продолжались. Мне пришлось долго убеждать его предпринять некоторые шаги, которые, по-моему, могли ему помочь справиться с анархией. Наконец он согласился и просил меня поехать в Петроград и вести от его имени переговоры с министрами и членами Думы. Я приложил все силы к этому, говорил с Гучковым и с Керенским, с некоторыми членами Думы, но оказалось, с одной стороны, что безвольный Гучков шел по течению, а самовлюбленный Керенский не хотел ничего понять, желая все организовать в расчете на свою популярность и на митинговое красноречие, свое и своих помощников. С другой стороны, и время был упущено. Керенский, вопреки моим предупреждениям, послал в Кронштадт прокурора Переверзева15, которому в тот же день проломили череп. Очень скоро после этого, получив предупреждение, что и на мою жизнь готовится покушение, мне пришлось бежать из Кронштадта, а затем и Пепеляев выбрался из этого ада.