Федерико Гарсиа Лорка. Стихи

В нелюдимых ветрах - заунывность пустого

пространства,

а в глазах моих - толпы одетых,

но нет под одеждами тел!

ИСТОРИЯ И КРУГОВОРОТ ТРЕХ ДРУЗЕЙ

Эмилио,

Энрике

и Лоренсо.

Все трое леденели:

Энрике - от безвыходной постели,

Эмилио - от взглядов и падений,

Лоренсо - от ярма трущобных академий.

Эмилио,

Энрике

и Лоренсо.

Втроем они сгорали:

Лоренсо - от огней в игорном зале,

Эмилио - от крови и от игольной стали,

Энрике - от поминок и фотографий

в стареньком журнале.

И всех похоронили:

Лоренсо - в лоне Флоры,

Эмилио - в недопитом стакане,

Энрике - в море, в пустоглазой птиие,

в засохшем таракане.

Один,

второй

и третий.

Из рук моих уплывшие виденья -

китайские фарфоровые горы,

три белоконных тени,

три снежных дали в окнах голубятен,

где топчет кочет стайку лунных пятен.

Эмилио,

Энрике

и Лоренсо.

Три мумии

с мощами мух осенних,

с чернильницей, запакощенной псами,

и ветром ледяным, который стелет

снега над материнскими сердцами, -

втроем у голубых развалин рая,

где пьют бродяги, смертью заедая.

Я видел, как вы плакали и пели

и как исчезли следом,

развеялись

в яичной скорлупе,

в ночи с ее прокуренным скелетом,

в моей тоске среди осколков лунной кости,

в моем веселье, с пыткой схожем,

в моей душе, завороженной голубями,

в моей безлюдной смерти

с единственным запнувшимся прохожим.

Пять лун я заколол над заводью арены -

и пили веера волну рукоплесканий.

Теплело молоко у рожениц - и розы

их белую тоску вбирали лепестками,

Эмилио,

Энрике

и Лоренсо.

Безжалостна Диана,

но груди у нее воздушны и высоки.

То кровь оленья поит белый камень,

то вдруг оленьи сны проглянут в конском оке.

Но хрустнули обломками жемчужин

скорлупки чистой формы -

и я понял,

что я приговорен и безоружен.

Обшарили все церкви, все кладбища и клубы,

искали в бочках, рыскали в подвале,

разбили три скелета, чтоб выковырять золотые зубы.

Меня не отыскали.

Не отыскали?

Нет. Не отыскали.

Но помнят, как последняя луна

вверх по реке покочевала льдиной

и море - в тот же миг - по именам

припомнило все жертвы до единой.

НЕГРЫ

НРАВ И РАЙ НЕГРОВ

Ненавистны им птичьи тени

в белой наледи щек холеных

и раздоры огня и ветра

в облицованных льдом салонах.

Ненавистны платки прощаний,

лук без цели и звук без эха

и запрятанные колючки

в алой мякоти злачного смеха.

Их манит синева безлюдий,

колокольная поступь бычья,

и прилива кривая пляска,

и лукавой луны обличья.

Тайновидцы следов и соков,

сетью искр они будят болота

и хмелеют от горькой прохлады

своего первобытного пота.

Ибо там, в синеве хрустящей

без червей и следов лошадиных,

где над яйцами страуса стелется вечность

и колышется танец дождинок,

в синеве изначальной,

где ночь не боится рассвета,

где походкой сомнамбул верблюды туманов

бегут от нагого кочевника-ветра,

там, где сладко траве

над тугими телами стелиться,

где рядится в кораллы чернильная скорбь

вековая

и под связками раковин меркнут усопшие лица, -

разверзается танец, из мертвого пепла вставая.

ОДА КОРОЛЮ ГАРЛЕМА

Своей поварешкой

он на кухне глаза вырывал крокодилам

и непослушных обезьян лупил по заду.

Своей поварешкой.

Спал вечный огонь в сердцевине кремней

искрометных,

и скарабеи, пьянея от вкуса аниса,

совсем забывали тусклый мох деревенский.

Черный старик, поросший грибами,

шел отрешенно в потемки, где плакали нефы,

а король поварешкой скрипел и скрипел,

и цистерны с протухшей водой прибавлялись.

Розы бежали по лезвию

бритвенной гибкости ветра,

и на помойках в шафранной пыли

маленьких белок терзали дети,

пылая пятнистым румянцем зверства.

Мы должны перейти мосты

и покрыться черным румянцем,

чтобы запах легочной тьмы

наотмашь хлестнул теплотой ананаса

по нашим бескровным лицам.

Мы должны убить белокурого,

который торгует водкой,

и всех друзей и сообщников яблока и песка,

мы должны кулаком ударить

по кипящим сгусткам фасоли, -

пусть король Гарлема поет,

пусть поет со своим народом,

и в длинной шеренге тесной,

под асбестом луны небесной,

крепко пусть крокодилам спится,

и пусть никто не рискнет усомниться

в красоте бесконечной, вечной