Конрад Мейер - Святой

На английской земле меня не раз окликали разъезды вооруженных норманнов, ибо в стране было неспокойно и повсеместно ходила молва, что примас окружает себя в Кентербери вооруженными саксами.

Подгоняемый духом тревоги, носившимся в самом воздухе, я с бешеной стремительностью гнал моего берберийца, припадая к развевающейся гриве благородного животного, но все же мне казалось, что возвышающиеся над грудой домов башни собора в Кентербери, с которых я не сводил глаз, упорно не хотят вырастать.

Когда, наконец, обливаясь потом, я доскакал до городских стен, дорога перед воротами оказалась усыпанной свеженарубленным ельником и редкими березовыми ветвями, свидетелями мирного въезда. Я соскочил с коня и провел храпящее животное по переулку к харчевне, где имел обыкновение останавливаться, ибо я нередко сопровождал моего короля в Кентербери, собор которого, только что оконченный постройкой, славился как чудо нового зодчества. Хозяин харчевни, сакс, бывший вместе с тем и олдерменом Кентербери, как раз в это время предусмотрительно прикрывал ставнями окна, выходившие на длинную главную улицу. Когда я спросил его, зачем он среди бела дня устраивает темноту, он сделал мне левой рукой знак замолчать, а правой подтолкнул меня к широкой скважине одного из оконных брусьев. Я посмотрел сквозь щель и увидел тех четырех королевских гостей, разъезжающих в полном вооружении взад и вперед по улице и поднятыми мечами указывающих на окна и ворота.

– Всем сидеть по домам, никто не смей выходить на улицу! – приказал сэр Уильям Трэси, гарцевавший на своем коне взад и вперед перед домом олдермена; животное, фыркая, выпускало из своих ноздрей клубы пара в холодный зимний воздух.

Поворотив затем коня, рыцарь повторил свой приказ, и не с тем презрением в голосе, с каким высокомерные норманны имеют обыкновение обращаться к саксам, а торжественно-призывно, словно герольд. Перепуганные граждане подчинились приказу. Тут закрывалась лавочка, там торговка с жалобами убирала свои корзины; еще подальше, внизу, перепуганная мать хватала на руки свое игравшее на улице дитя и спешила укрыться с ним в дом. Веселого сэра Уильяма нельзя было узнать. Сурово и мрачно смотрели его глаза из-под черных бровей, выделяясь на бледном лице. Мне стало ясно, что все четверо по дороге между собою сговорились и что они собираются стереть позорящие, жгущие им душу слова короля не при помощи убийства, совершенного в ярости, а путем суда и смертного приговора.

Я, с своей стороны, стал держать совет с олдерменом и, объявив ему настоящую, последнюю волю моего короля и повелителя, приказал, как скоро четверо удалятся, приободрить своих сограждан, вооружить их и ждать моих указаний.

Затем я боковым переулочком пробрался к епископскому замку. Там меня, как королевского слугу и человека, хорошо известного в Англии, пропустили беспрепятственно и даже с готовностью, видя во мне помощника в беде.

Они ввели меня в великолепный, хорошо натопленный покой, где примас сидел за трапезой в кругу многочисленных клириков и прислуживающей братии, и я спрятался за их спины, с нетерпением выжидая той минуты, когда можно будет приблизиться к сэру Томасу.

Сам он не притрагивался к пище, а сидел с закрытыми глазами, прислонив к спинке епископского кресла свою мертвенную голову, и слушал, как некий бедный, благочестивый житель Кентербери дрожащим голосом докладывал ему о появлении четырех рыцарей.

Показав примасу грозящую опасность, этот сакс стал заклинать его спасти свою жизнь бегством. Боязливый шепот пронесся за столом.

Сэр Томас не пошевелился.

– Довольно! – спокойно произнес он, благословил и отпустил плачущего человека. Затем он сказал: – Подай мне чашу, – и молодой клирик, к которому он обратился, светлокудрый мальчик, в белой, ниспадающей складками одежде, подал ему хрустальную чашу, наполненную водой, которую он медленно осушил.

Тут я выступил вперед и бросился к ногам примаса.

– Досточтимый отец мой, я к вам от моего короля, – он тревожится за вас! – вскричал я. – Он послал меня на быстроходных кораблях, на взмыленных конях, дабы я прикрыл вас своим телом и поставил под защиту его королевского могущества. Вставайте, благочестивые братья, – обратился я к его клирикам, – подымитесь и пособите мне! Отведите вашего епископа в самый отдаленный и недоступный из его покоев. А вы, остальные, помогите мне запереть ворота и заградить входы. Пусть уляжется первая вспышка у тех четырех рыцарей и отражен будет первый приступ, – и тогда, с помощью жителей Кентербери, я доставлю примаса до ближайшего королевского замка. Сэр Томас, во имя пречистой матери, не противьтесь! Отдайтесь под защиту короля – и ни один волос не упадет с вашей головы.