Ардаматский В.И. - САТУРН ПОЧТИ НЕ ВИДЕН

- Я давал присягу, - снова заученно выпалил немец.

- Мы тоже, - тихо сказал Старков. - Такова уж военная служба…

Немец молчал, напряженно глядя прямо перед собой.

- Вы член гитлеровской партии? - лениво спросил Старков.

- К сожалению, нет.

- Почему?

- Я жил не в Германии, - удивленно смотря на Старкова, ответил немец.

- Но после вашего возвращения из Прибалтики в фатерланд прошло время?

- Увы, недостаточное для того, чтобы я успел заслужить такое доверие.

В это время Марков нетерпеливо пошевелился, Старков посмотрел на него и обратился к немцу:

- Да, я забыл, назовите все же какую-нибудь фамилию… - Старков улыбнулся. - А то мой протоколист нервничает.

- Гельмут Шикерт, - чуть подумав, ответил немец. Старков подождал, пока Марков записал фамилию, и сказал ему:

- Сходите к начальнику конвоя, спросите, достаточно ли ему наших подписей. И у меня нет с собой печати.

Немец проводил Маркова испуганным взглядом.

- Еще несколько вопросов… не для протокола, а так, просто из чистого любопытства… - сказал Старков. - Сколько вам лет?

- Двадцать четыре.

- Недотянули годика до круглой даты. С парашютом прыгали впервые?

- Да.

- Без тренировки? - удивился Старков.

- Считается, что новичок первый прыжок делает более уверенно и храбро, чем второй и третий, - ответил немец механически, думая, очевидно, совсем о другом.

- А что? Пожалуй, это верно, - обратился Старков к Петросяну. - Все же нужно быть храбрым, чтобы ночью прыгнуть в полную неизвестность…

Немец молчал. Эти домашние рассуждения Старкова доконали его: кроме всего прочего, такой допрос исключал для него возможность прибегнуть к заученной браваде.

Вернулся Марков и, не садясь больше за стол, сказал по-немецки:

- Протокол он принял, но просил не забыть поставить потом печать.

- Хорошо. Господин Шикерт, вы сами хотите что-нибудь сказать?

- Может, вы думаете, что я из службы безопасности? - тревожно спросил немец. - Я от армии.

- Абвер? - быстро спросил Старков.

- Да, да, - почти обрадовано подтвердил немец.

- Невелика разница - шпион абвера или шпион гестапо.

- Но на меня распространяются все законы в отношении военнопленных! - воскликнул немец. - Швейцарская конвенция!

- Да кто это внушил вам такую глупость? - сочувственно сказал Старков. - По всем законам участь пойманного шпиона безотрадна. Увы! Закончим на этом…

Старков и Марков встали. Немец продолжал сидеть.

- Встать! - приказал ему Старков. Немец вскочил, точно подброшенный пружиной, и вытянулся перед Старковым; его связанные за спиной руки так и рвались опуститься по швам.

- Я буду говорить… Я скажу очень важные для вас вещи… Я прошу вас… - немец бормотал это, не сводя со Старкова умоляющего взгляда.

Старков нехотя вернулся на свое место.

- Если вы надеетесь морочить нам голову - не выйдет.

- Нет, нет, я скажу все. Спрашивайте.

- Кто точно забросил вас?

- Подразделение абвера, имеющее название «Сатурн»…

Вот когда начался настоящий допрос, который длился больше часа.

Когда чуть занимался рассвет, немца вывели из штабного здания, посадили в машину и увезли в Москву. Потом на крыльце здания появились Старков, Марков и Петросян. Посмотрев в бледнеющее небо, Старков сказал:

- Ну что ж, возможно, это утро - историческое…

В этот момент где-то над ними оглушительно завыла сирена. Переглядываясь, они слушали ее и видели, как от военного городка к аэродрому бежали люди. Из штабного здания вышел летчик. Нахлобучивая на голову шлем, он смотрел на небо.

- Тревога? - спросил у него Старков.

- Война, - ответил летчик и побежал к самолетам.

- Кто вы такой? Фамилия?

- Пантелеев Григорий Ефимович.

- Профессия?

- Это вы в смысле профсоюза? Считайте, что выбыл. Лет десять, как взносы не платил.

- Коммунист?

- Хранил Бог.

- Что это значит?

- Ну даже близко к ним, к коммунистам, не был. Хранил Бог, говорю, от этого.

Человек, задававший вопросы, записал что-то в своем блокноте и, постукивая карандашом по столу, внимательно разглядывал своего собеседника.

Они сидели в просторной, залитой солнцем комнате. Ветерок, залетавший в раскрытые настежь окна, шевелил гардины и приносил с собой чуть слышный шум большого города.

Один из них - в добротном светло-сером костюме - по-хозяйски расположился в кресле. Другой - в мятом потрепанном пиджаке и мешковатых брюках, заправленных в разношенные сапоги, - сидел скромненько, на краешке стула, всем телом почтительно подавшись вперед. Тому, который сидел в кресле, можно было дать лет тридцать пять. У него было худощавое лицо с резкими чертами, покрытое ровным, еще не сильным загаром. Выпуклые надбровья отчеркнуты темными бровями. Прямой тонкий нос и близко к нему поставленные серые глаза придавали его лицу выражение какой-то недоброй внимательности, которое, однако, мгновенно слетало, стоило ему чуть улыбнуться. Но сейчас он не улыбался…