Артур Дойл - Английский с А. Конан Дойлем. Пиратские истории / A. Conan Doyle. Tales of Pirates

The chief of the Buccaneers, were he English or French, a Morgan or a Granmont, was still a responsible person, whose country might countenance him, or even praise him, so long as he refrained from any deed which might shock the leathery seventeenth-century conscience too outrageously. Some of them were touched with religion, and it is still remembered how Sawkins threw the dice overboard upon the Sabbath, and Daniel pistolled a man before the altar for irreverence.

But there came a day when the fleets of the Buccaneers no longer mustered at the Tortugas(но вот наступил день, когда флотилии буканьеров больше уже не собирались в своих излюбленных гаванях; Tortuga – Тортуга /остров в Карибском море, крупный центр пиратства в XVII в./ ) , and the solitary and outlawed pirate took their place(а место их занял = а пришел им на смену пират-одиночка, объявленный вне закона) . Yet even with him the tradition of restraint and of discipline still lingered(однако и с его /приходом/ традиции сдержанности и дисциплины исчезли не совсем; to linger – засиживаться, задерживаться; сохраняться ) ; and among the early pirates, the Avorys, the Englands, and the Robertses(и у первых пиратов – Эйвори, Инглендов и Робертсов) , there remained some respect for human sentiment(еще оставалось некоторое уважение к человеческим чувствам) . They were more dangerous to the merchant than to the seaman(они представляли опасность более для торговцев, нежели для моряков: «они были опаснее…»).

But there came a day when the fleets of the Buccaneers no longer mustered at the Tortugas, and the solitary and outlawed pirate took their place. Yet even with him the tradition of restraint and of discipline still lingered; and among the early pirates, the Avorys, the Englands, and the Robertses, there remained some respect for human sentiment. They were more dangerous to the merchant than to the seaman.

But they in turn were replaced by more savage and desperate men(но и они в свою очередь сменились более жестокими и отчаянными людьми; to replace – заменять, замещать ) , who frankly recognized(ясно осознававшими; frankly – честно, откровенно ) that they would get no quarter in their war with the human race(что им не стоит ждать пощады в войне против человечества; to get – получать; quarter – четверть; пощада, милосердие /проявляемые по отношению к пленнику/ ) , and who swore that they would give as little as they got(и поклявшимися, что и сами не будут знать жалости: «что дадут так же мало, как получили»; to swear ) . Of their histories we know little that is trustworthy(об их жизни нам известно очень мало, что заслуживало бы доверия; history – история /последовательность исторических событий/; прошлое; trustworthy – заслуживающий доверия; надежный; trust – доверие; worthy – стоящий ) . They wrote no memoirs and left no trace(они не писали мемуаров и не оставили никаких следов) , save an occasional blackened and blood-stained derelict(если не считать случайных почерневших и запятнанных кровью останков судов; derelict – брошенное командой судно ) adrift upon the face of the Atlantic(дрейфующих в водах Атлантики; face – лицо; поверхность ) . Their deeds could only be surmised from the long roll of ships(об их делах можно лишь догадываться по длинному перечню кораблей; roll – свиток, сверток; перечень, список ) which never made their port(которые никогда не вернулись в свой родной порт; to make port – входить в порт ).

But they in turn were replaced by more savage and desperate men, who frankly recognised that they would get no quarter in their war with the human race, and who swore that they would give as little as they got. Of their histories we know little that is trustworthy. They wrote no memoirs and left no trace, save an occasional blackened and blood-stained derelict adrift upon the face of the Atlantic. Their deeds could only be surmised from the long roll of ships which never made their port.

Searching the records of history, it is only here and there in an old-world trial(изучая исторические документы, иногда в каком-нибудь старинном судебном отчете /можно наткнуться на запись/; to search – искать, вести поиски; изучать, исследовать; here and there – кое-где; old-world – старинный, древний; trial – попытка; судебный процесс ) that the veil that shrouds them seems for an instant to be lifted(которая, как кажется, на мгновение приподнимает скрывающий их покров; to shroud – покрывать саваном; прятать, скрывать ) , and we catch a glimpse of some amazing and grotesque brutality behind(и пред нашим взором предстают /примеры/ ошеломляющей и необъяснимой: «нелепой» жестокости; to catch a glimpse of – увидеть мельком ) . Such was the breed of Ned Low, of Gow the Scotchman, and of the infamous Sharkey(то было время Нэда Лоу, Шотландца Гоу и пресловутого Шарки; breed – род, порода; поколение; infamous – имеющий дурную репутацию ) , whose coal-black barque, the Happy Delivery(черно-угольный барк которого, /называвшийся/ «Счастливое избавление») , was known from the Newfoundland Banks to the mouths of the Orinoco(был известен от берегов Ньюфаундленда до устья Ориноко) as the dark forerunner of misery and of death(как мрачный предвестник несчастий и смерти).