Оливия Уэдсли - Миндаль цветет

Казалось, точно нет ветра, а между тем все летело, двигалось и качалось со страшной быстротой.

Саварди безумно желал, чтобы Рекс ушел, и продолжал что-то шептать Доре. Он был возбужден зрелищем боя быков, а выпитое отличное шампанское еще больше взвинтило его.

Ему хотелось целовать и целовать Дору, а этот человек без всякого дела стоял тут, как на молитве.

– Понравился вам бой быков, сеньор Гревиль? – внезапно спросил он.

– О да, благодарю вас.

– Значит, вы одобряете наши развлечения?

– Почему же нет, дон Луис?

Саварди увидел, что этим ничего не достигнет. Время тянулось. Наконец, как раз перед тем, как разразилась гроза, Саварди ушел.

– Я не могу ехать в театр, пока это продолжается, – сказала Дора, глядя, как град колотит по улице. – Это невозможно. Боже, Рекс, как меня раздражает жизнь!

И так как он продолжал молчать, она сказала с нервным смехом:

– Я хотела бы, чтобы меня кто-нибудь утешил.

Эти слова как будто вернули их к прежней жизни в Гарстпойнте.

– Рекс, я в таком сомнении…

Ей хотелось, чтобы он расспросил ее, но он спокойно сказал:

– Ты невеста; никто ведь не может принудить к этому.

– Обстоятельства могут, – мрачно ответила Дора.

Он по-прежнему не глядел на нее. Его задумчивый взгляд был устремлен на мокрую дорогу. Вдруг Дора спросила:

– Как отнеслась Джи к моей помолвке?

– О, она надеется, что ты будешь счастлива, и так далее, и тому подобное. – Он улыбнулся ей: – Джи держала себя так, как это следовало от нее ожидать.

В его словах заключался двойной смысл, так как Джи отнеслась «как следует» к этому обстоятельству не только по отношению к Доре, но и по отношению к нему, Рексу.

Она не расспрашивала о выборе Доры; она пожелала ей всякого счастья, а потом взяла его голову своими тонкими сморщенными руками и положила ее к себе на плечо. Если Рексу при чтении письма, в котором извещалось о помолвке Доры, показалось, что вся прелесть и радость ушли из жизни, она через него прониклась его чувством – что жизнь потеряла всякую ценность.

Она не была бы так потрясена этим известием, если бы она знала, что любовь Рекса – обыкновенная, сильная, но спокойная любовь, не поглощающая всего человека; конечно, отчаяние его в таком случае огорчило бы ее, и только. Но она знала, что некоторые люди так созданы, что любовь заполняет всю их жизнь, не оставляя в ней места ни для чего другого, и что для таких людей единственный путь к счастью – это обладание любимой женщиной.

Рекс не был монахом, но он никогда ни об одной женщине не говорил с любовью, кроме Доры. Джи знала его насквозь, знала его страсть к прекрасному, остроту его ума, его непоколебимое упрямство. Эти три свойства соединились в его любви к Доре.

– Я хочу иметь лучшее или ничего, – мрачно сказал он как-то Джи.

Это она посоветовала ему поехать в Мадрид; она угадала, что у него есть эта мысль, и, насколько могла, облегчила ему ее исполнение.

Свадьба Доры оттягивалась. Рекс видел достоинства и недостатки Саварди и понимал, что он любит настолько, насколько он способен любить данную женщину в данное время. Он заметил, что Дора не любит его и тем не менее выйдет за него замуж, если кто-нибудь своим влиянием не остановит ее. Ему стало ясно, что ему больше нечего тут делать и что следует вернуться в Англию; он признавал, что Саварди вполне прав, не любя его, и презирал себя за то, что хотел использовать эту нелюбовь.

В этот вечер он понял, что должен уехать, так как если Дора не любит Саварди, то и его она тоже не любит; а между тем его присутствие только мешает ей сосредоточиться и разобраться в своих чувствах.

– Я завтра уеду, моя дорогая, – сказал он. – В такую погоду я предпочитаю Гарстпойнт.

– Ты хочешь завтра уехать? – отозвалась Дора; сердце ее сжалось. – О, зачем?!

– Много причин, а главная – я так хочу.

В комнате было почти совсем темно, и они едва могли разглядеть друг друга.

– Не уезжай, – сказала Дора; она подошла к нему и положила руку на его плечо. – Мне было так… так приятно, что ты тут был. Саварди…

– Не любит меня, но относится ко мне хорошо, ты это хочешь сказать? – прервал он ее.

– Он тебя любит.

– Нет, дорогая моя, и я тоже его не люблю.

– Какая чепуха! Но даже если так, то почему это?

Рекс подумал: «Умышленно ли жестока женщина, или это происходит от нервов?» Ему хотелось схватить руку Доры, сжать ее в своей и сказать ей: «Потому, что мы оба тебя любим. Потому, что он подозревает, что я люблю, и я знаю, что он это думает. Потому, что мне ненавистно быть при том, как он касается тебя, думать о мгновениях, когда он тебя целует. Потому, что я ненавижу его, явившегося первым, когда я опоздал, и не по своей вине, так как это просто дело случая, счастья – зовите это как хотите. Я ненавижу его также за то, что из-за него презираю самого себя».