Лука ди Фульвио - Корабль мечты

Но тут поднялся какой-то шум, и Барух оглянулся. Гвардейцы дожа пробирались сквозь толпу, проводя вперед благородных дам. Возглавляла шествие аристократок пожилая горделивая синьора, за ней следовали дамы помладше, но у всех на лицах читалось высокомерие и недовольство оттого, что им придется сидеть в одном зале с простолюдинами. Под ворчание зевак, которым пришлось потесниться, стражники без особых сантиментов расчистили два передних ряда. В первом расселись аристократки, во втором – охранявшие их гвардейцы. Писарь позвонил в колокольчик, призывая толпу к порядку. Публика притихла, и Шимон вновь повернулся к боковой двери. В проходе как раз показался патриарх. За ним последовал венецианский патриций, всегда сидевший рядом с ним, свита священников и послушников, обвинитель и – Меркурио в роли отца Венцеслао. Джудитта уже сидела в клетке. Впрочем, непонятно, зачем сегодня ее привели на заседание суда, ведь оно было посвящено вовсе не ей. Девушку просто выставили на всеобщее обозрение, точно диковинного зверя.

Вскоре Шимон увидел, как два стражника привели девушку с медово-рыжими волосами, которая так ему понравилась. На ней было старенькое поношенное платье с оторвавшейся каймой. Красавица шла, повесив голову. На ней не было ни единого украшения, и только роскошные волосы разметались по плечам. Теперь, когда Шимон увидел ее столь слабой и подавленной, она показалась ему еще краше. И вновь горячей волной поднялось в нем вожделение.

Барух повернулся к Меркурио, обрекшему красавицу на такое унижение. Похоже, банда, ограбившая Шимона в Риме, не просто распалась. Между преступниками воцарилась настоящая вражда, и причину этой вражды прилюдно огласила еврейская девушка, которую обвиняли в ведовстве: Меркурио отверг любовь Бенедетты. «Что ж, этот юнец не достанется ни одной девчонке, ни другой, – с улыбкой подумал Шимон. – Меркурио принадлежит мне. И его часы сочтены».

Дойдя до своего места, патриарх повернулся к толпе, воздел руки к небу и произнес:

– Народ Венеции! Сегодня нам предстоит неблагодарное дело. Опровергнуть лживые показания свидетельницы и покарать ее за клевету! – Он ткнул пальцем в сторону Бенедетты. – Но я хочу напомнить вам, что, кроме свидетельницы, давшей ложные показания, на процессе мы заслушали десять других людей, которые не лгали. – Он обвел взглядом толпу. – Речь сегодня не идет о том, виновна или нет Джудитта ди Негропонте. Мы будем говорить лишь о вине Бенедетты Квирини.

В толпе поднялся ропот. Меркурио, глядя на публику, заметил, что процесс произвел на них сильное впечатление. Свидетели, о которых говорил патриарх, не казались толпе надежными: в их рассказах было слишком уж много неправдоподобных подробностей, да и славный недотепа отец Венцеслао не раз указывал на нестыковки в их рассказах. Но намерения патриарха были ясны. Он должен был спасти процесс, но сейчас главным для него была честь семьи.

В тот день, когда Бенедетта дала показания, Меркурио смог поговорить с Джустиниани. Патриций сказал ему, что патриарх был вне себя от гнева и заставил племянника свидетельствовать против Бенедетты. А когда Меркурио указал на то, что все знают о связи Бенедетты с Ринальдо Контарини, Джустиниани ответил ему: «Правда не имеет никакого значения. Важно лишь то, что говорят, даже если это противоречит очевидным фактам. В Риме пятнадцатилетние отпрыски благородных семей становятся епископами и кардиналами, потому что когда-то им предстоит занять место Папы. И когда этих юнцов спрашивают об их любовницах или неких постыдных пристрастиях, они просто все отрицают, а все аристократы готовы подтвердить их слова. Не забывай, в нашем мире истина – это то, что говорят наделенные властью».

Меркурио, хромая, как и полагалось отцу Венцеслао, подошел к клетке Джудитты.

– Назад, отец! – прорычал Ланцафам.

– Нет! – остановила его Джудитта. – Он должен… – Осекшись, девушка покачала головой. – Он мне не мешает.

Ланцафам удивленно посмотрел на нее.

– Приведите патриция Контарини! – приказал патриарх.

Все повернулись к боковой двери зала.

Бенедетта подняла голову.

В проеме показался патриций. Он шел, как и всегда, прихрамывая, одетый в белоснежный наряд – правда, сегодня белизну оттеняла голубая оторочка. Его сопровождали два пажа.

Зеваки глазели на его уродство. Поднялся гул.

– Я не потерплю беспорядок в зале! – рявкнул патриарх.

И люди сразу поняли, что он имеет в виду – солдаты и стражники обнажили мечи.