Фиона Макинтош: Храню тебя в сердце моем

– Тем больше у меня оснований оставаться здесь. – Он попытался подбодрить ее.

К его удивлению, Нэн согласилась:

– В этом крыле госпиталя почти никого нет. Наверное, тут вы в безопасности, к тому же я не работала в палатах Бетти – там, где умерли Томми и второй парень. – Она снова улыбнулась. – Хорошо, оставайтесь здесь. Я скоро принесу поесть. Но не забудьте, завтра – вечеринка в честь мира. Я отнесла вашу запасную рубашку в стирку: все собираются принарядиться. Я оставлю вам бритву. – Она еще раз подмигнула и ушла.

Он не понимал, как можно устраивать вечеринку, когда в стране бушует смертельная эпидемия. Только на прошлой неделе, сидя в саду, он сквозь кусты услышал проходящую мимо семью. Одна из девочек что-то напевала, и ему подумалось, что она вряд ли понимает ужасные слова:

«Испанка», как называли этот грипп, разошлась не на шутку, и ей было наплевать, что Европа только что потеряла целое поколение молодых мужчин. Теперь она собиралась уничтожить всех: бабушек и дедушек, сестер и братьев, тетушек и дядюшек, кузин и кузенов… друзей.

Некоторые говорили, что испанка страшнее чумы и убивает быстрее, чем любая война. Он читал, что она началась в окопах. Солдаты, выжившие в бою, принесли болезнь на родину – кто-то считал, что она началась в Шотландии и оттуда распространилась на юг, кося людей тысячами на своем смертоносном пути. Писали, что к октябрю более четверти миллиона британцев, большинство из которых до этого были здоровы, скончались от испанского гриппа.

Теперь начали умирать и здесь, в госпитале.

Он снова посмотрел на дорожку, по которой прошла одинокая молодая женщина. Стук ее каблуков по брусчатке тихим эхом отдавался у него в голове, и он позавидовал тому, что она может беспрепятственно уйти отсюда.

Кошмары становились все ужаснее. Ему снился желто-зеленый ядовитый туман и испуганные люди, слепо мечущиеся в агонии, гибнущие от удушья. Их мертвые, перепачканные предсмертными испражнениями тела падали в грязевое месиво по колено глубиной. Он не знал их имен, их военная форма ни о чем не говорила, и лиц их он тоже не видел: они были либо до неузнаваемости обезображены, либо просто неразличимы.

Сегодня он проснулся злым и раздраженным из-за того, что его так никто и не узнал. Ну хоть кому-нибудь в этом мире он должен быть нужен!

Джонс быстро принял душ, все еще испытывая восторг от возможности помыться в одиночестве. Сначала намочил кусок мыла, который оставила Нэн вместе с бритвой, в нее было вставлено новое лезвие – это подсказал ему большой палец. И можно было лишь догадываться, где он научился это определять. Мыло оказалось сухим и потрескавшимся из-за того, что им долго не пользовались. Однако эти недостатки устранились после контакта с водой, и, когда он намылил бороду, небольшую ванную комнату наполнил резкий лекарственный запах дегтя. На миг острый запах перенес его в прошлое, и он стал ребенком, сидящим в ванной, которому одобрительно улыбалась пожилая женщина в форменном платье, заворачивая его в большое белое полотенце. Потом видение пропало, в памяти не сохранилось даже ее лица – только большие, до боли знакомые руки с толстыми, как сосиски, пальцами без колец и далекий родной голос. Затем воспоминания испарились, и, сколько бы он ни вдыхал резкий маслянистый запах, снова услышать ее нежное бормотание не удавалось.

Джонс схватил тряпку, чтобы протереть запотевшее зеркало. Старое стекло было покрыто пятнами, амальгама стерлась по краям, особенно там, где были отверстия для креплений. Мелкие темные точки покрывали одну сторону отражения, которое угрюмо смотрело на него. Почти половина его лица была скрыта в тени, и отражение, казалось, издевательски ухмыляется ему. Он был человеком только наполовину, вторая часть – та, которая знала, кто он такой и откуда, – была призраком, бродившим по полям сражений Ипра… если его и в самом деле привезли оттуда.

Почему он не узнает человека с мрачным взглядом и шапкой блестящих, почти черных волос, который смотрит на него из зеркала? «У тебя школьный пиджак под цвет глаз», – в голове крутились слова, но кто их произнес? В какую школу, где ученики носили темно-синюю форму, он ходил? Трубы в ванной громко зашумели, и он швырнул бритву в раковину, где металл звонко ударился об эмаль, отколов несколько кусочков. Именно так он себя чувствовал. Сломленным. Разбитым.