Джуд Деверо - Незнакомец под луной

Как говорила Люси о сыне, тот был прирожденным атлетом. Утомительные тренировки были для Трэвиса отдыхом от изнурительных каждодневных занятий. Когда Трэвис изучал все, что мог дать ему тренер, появлялся новый. К тому времени когда Трэвису пришло время поступать в колледж, он был натренирован в нескольких боевых искусствах. Нос был сломан дважды, один раз на ринге, другой – когда нога тренера припечатала его лицо.

Отец хотел, чтобы Трэвиса продолжали готовить к поступлению в колледж. Но сын сказал, что как только станет совершеннолетним, уйдет и никогда не вернется. В то время мать еще жила с ними. Ее жизнь была такой же уединенной, как у Трэвиса. Впрочем, она никогда не любила шумного общества.

Трэвис поступил в Стэндфордский университет, потом в Гарвард, на юридический факультет, и пока жил вдали от тюрьмы, бывшей его единственным домом, обнаружил, что его привлекают экстремальные виды спорта. Прыжки с самолетов, спуск по веревочным лестницам вертолетов на заснеженные вершины гор, прыжки в воду со скал… Он перепробовал все.

Трэвис сдал экзамен на адвоката, но не собирался провести жизнь в офисе. Хотя отец требовал, чтобы сын работал на него, Трэвис отказался. Отец в гневе закрыт трастовый фонд, но Трэвис устроился каскадером в Голливуде, и с этого все началось.

Когда отец увидел, что его план не сработал и сын не собирается покорно гнуть перед ним голову, он сорвал зло на жене и сделал все, чтобы ее унизить.

В один прекрасный день Люси случайно нашла способ перехватить деловую операцию мужа и, почти не колеблясь, переслала три миллиона двести тысяч долларов на свой счет. За десять минут сложила вещи, взяла одну из машин мужа и сбежала.

Тогда Рэндалл передал сыну, что не станет ее преследовать, если тот бросит все попытки убить себя и начнет работать на него.

Трэвис пошел бы на все ради матери, поэтому уехал из Лос-Анджелеса и стал работать на отца. Но при каждом удобном случае снимал стресс, участвуя во всех видах экстремального спорта.

Теперь, оглядывая комнату, полную наград, кубков, медалей, сувениров, он улыбался. На стене за полками висело множество фото в рамках. Гонки в Монте-Карло. На грязном лице разводы от брызнувшей струи шампанского, но какой же он счастливый!

Там же висели фотографии самых невероятных кинотрюков. Огонь, взрывы, прыжки с зданий. Между этими фото – многочисленные снимки с женщинами. Кинозвезды, светские дамы, официантки. Трэвис не был разборчив и любил хорошеньких женщин, независимо от их места в обществе.

Он запер дверь, прислонился к ней и огляделся. В этом году ему исполнится тридцать. До чего же он от всего этого устал! Устал постоянно находиться под контролем отца, устал делать деньги для человека, у которого их и без того слишком много.

Мать правильно поступила, сбежав от мужа, но он знал, как ее мучает совесть из-за того, что Трэвис ее защищает. Но, по его мнению, она почти всю жизнь только и делала, что защищала сына. Так что теперь он у нее в долгу.

Сейчас Трэвиса тревожила мысль о том, что мать готова выйти за кого угодно, лишь бы освободить сына. Он очень боялся, что страх настолько измучил мать, что та собирается начать бракоразводный процесс, лишь бы дать сыну возможность избавиться от отцовского гнета.

Но Трэвис точно знал: мать не подозревает, что ее в этом случае ждет. «Безжалостный» – слишком мягкое определение для Рэндалла Максвелла.

С другой стороны, Трэвису трудно описать словами, как сильно он хочет вернуть свою прежнюю жизнь. Хотя последние четыре года вымотали его, но прежде чем уйти, хотелось увериться, что мать не вляпается во что-то столь же скверное, как первый брак.

Трэвис вышел из комнаты, не забыв ее запереть. Только он знал комбинацию замка, и никто из многочисленных подружек здесь не бывал.

Оказавшись в спальне, стерильно чистой и безликой, он открыл шкаф. В одном отделении висела спортивная одежда, в другой – деловые костюмы. В самом конце находилось то, что Пенни назвала бы «нормальной одеждой»: джинсы, футболки, кожаная куртка. Несколько минут – и все оказалось в рюкзаке.

Трэвис разделся до плавок и оглядел себя в зеркале. Жира почти нет, и он каждый день упражнялся, чтобы мышцы не стали дряблыми. Но кожа испещрена шрамами от ожогов, ран, хирургических операций. Он ломал ребра столько раз, что не упомнишь, а под волосами остался глубокий шрам: туда попал осколок стали и едва его не убил.

Вскоре он оделся и был готов ехать на ужин с человеком, нуждавшимся в ободрении и заверениях, что бизнес, начатый с нуля, не рухнет. Ему скорее всего просто нужна жилетка, в которую можно поплакать.