Александр Дюма: Ожерелье королевы

– Боже, господин Калиостро, – вскричала графиня, – почему же вы, в чьей власти выбирать себе возраст по желанию, не остановили свой выбор на двадцати годах?

– Потому что, госпожа графиня, – с улыбкой отвечал Калиостро, – мне удобнее быть сорокалетним мужчиной, здоровым и зрелым, а не зеленым двадцатилетним юнцом.

– Вот оно что, – протянула графиня.

– Ну, разумеется, сударыня, – продолжал Калиостро. – В двадцать лет ты нравишься тридцатилетним женщинам, а в сорок – повелеваешь двадцатилетними женщинами и шестидесятилетними мужчинами.

– Сдаюсь, сударь, – сказала графиня. – Да и как станешь спорить с живым доказательством?

– Стало быть, я приговорен, – жалобно пролепетал Таверне, – так как принял эликсир слишком поздно.

– Господин де Ришелье оказался ловчее вас, – с прямотою истинного моряка наивно проговорил Лаперуз, – до меня не раз доходили слухи, что у маршала есть какой-то рецепт…

– Это сплетни, которые распускают женщины, – расхохотавшись, проронил граф Хага.

– Неужели есть причины им не верить, а, герцог? – осведомилась г-жа Дюбарри.

Старый маршал, который никогда не краснел, вдруг залился краской и переспросил:

– Вы хотите знать, господа, в чем состоит мой рецепт?

– Ну еще бы!

– В том, чтобы щадить себя.

Собравшиеся зашумели.

– Вот так-то, – отчеканил маршал.

Я с вами поспорила бы, – изрекла графиня, – если бы только что не видела действие рецепта господина де Калиостро. Держитесь, господин чародей, вопросы у меня еще не кончились.

– Прошу вас, сударыня, прошу.

– Вы говорите, что впервые испробовали действие своего эликсира жизни, когда вам было сорок?

– Да, сударыня.

– И что с тех пор, то есть с осады Трои…

– Это было чуть раньше, сударыня.

– Будь по-вашему. И с тех пор вам все время сорок?

– Сами видите, сударыня.

– Но таким образом вы доказываете даже больше, чем того требует ваша теорема, – вмешался Кондорсе.

– Что же я доказываю, господин маркиз?

– Вы доказываете возможность не только вечной молодости, но и сохранения жизни. Ведь если во время Троянской войны вам было сорок, значит, вы с тех пор не умирали.

– Верно, господин маркиз, признаюсь: не умирал.

– А между тем вы ведь не обладаете неуязвимостью Ахилла. Да что я говорю! И Ахилл не был неуязвим, потому что Парис все же убил его, угодив стрелою ему в пятку.

– Нет, к моему великому сожалению, я не обладаю неуязвимостью, – ответил Калиостро.

– Значит, вас могли убить, вы могли умереть насильственной смертью?

– Увы, да.

– Каким же образом вам удалось избегать этого на протяжении трех тысяч лет?

– Удача, господин граф. Извольте проследить за ходом моих рассуждений.

– Я слежу.

– Следим, следим, – раздались голоса собравшихся, которые с видом непритворного интереса облокотились о стол и приготовились слушать.

Голос Калиостро зазвучал в полной тишине.

– В чем первейшее условие жизни? – спросил он, изящно разводя белыми руками. Среди перстней, унизывавших его пальцы, перстень Клеопатры сиял, как Полярная звезда. – Здоровье, не так ли?

– Да, разумеется, – послышались голоса.

– А условием здоровья является…

– Режим, – докончил за Калиостро граф Хага.

– Вы правы, господин граф, режим – непременное условие здоровья. Так почему же не допустить, что в каплях моего эликсира не заключен наилучший режим?

– Кто это знает?

– Вы, граф.

– Конечно, но…

– Но не другие, – заключила графиня.

– Это, сударыня, вопрос, которым мы сейчас займемся. Итак, я всегда следовал режиму своих капель, а поскольку они – воплощение вечной мечты всех времен и народов, которую древние искали под именем воды молодости, а сегодня ищут под именем эликсира жизни, я постоянно сохранял молодость, а следовательно, здоровье, а следовательно, и жизнь. Это ясно.

– Но ведь со временем все изнашивается, граф, даже самое прекрасное тело.

– И тело Париса, и тело Вулкана [11], – ввернула графиня.

– Вы, конечно, знавали Париса, господин граф?

– Превосходно знал, сударыня, это был весьма красивый юноша, но, в сущности, он ничем не заслуживал ни слов, написанных 0 нем Гомером, ни мнения, сложившегося о нем у женщин. Начать с того, что он был рыжий.

– Рыжий? Фи, какой ужас! – воскликнула графиня.

– К несчастью, – заметил Калиостро. – Елена придерживалась иного мнения, сударыня. Однако вернемся к эликсиру.

– Да, да, – поддержали собравшиеся.

– Вы утверждаете, господин де Таверне, что все изнашивается. Пусть так. Но вам известно также, что все восстанавливается, возобновляется, сменяется одно другим, если хотите. Возьмем знаменитый кинжал святого Юбера: сколько раз менялось в нем и лезвие, и рукоять, но он ведь так и остался кинжалом святого Юбера. Вино, хранящееся в подвале у гейдельбергских монахов, – всегда одинаково, хотя гигантская бочка наполняется каждый год напитком нового урожая. И кроме того, вино гейдельбергских монахов всегда прозрачное, живое и вкусное, тогда как вино, запечатанное мною и Опимием [12]в глиняные амфоры, через сто лет, когда я его попробовал, уже превратилось в густую жижу, которую, наверное, можно есть, но уж никак не пить.