Элеонора Кременская: Пьяная Россия. Том первый

Старик в последние годы совсем сдал, весь поседел, сделался мнительным и странным, в простом вопросе, обращенном к нему, скажем, прохожим, вознамерившимся узнать, как найти ту или иную улицу, ему слышалось оскорбление. Он очень похудел, потому что забывал поесть. Часто, он совсем не помнил о присутствии людей и, идя по многолюдной улице, разговаривал сам с собой, жестикулируя руками и кивая.

Когда соседи заговаривали с ним, он недоверчиво и подозрительно в них всматривался, стараясь рассмотреть насмешку, а не находя, все равно затаивал обиду и разговаривал холодно, отчужденно.

Толстый сосед в спортивном костюме, тот самый, кто дал в зубы Маринке, жалел старика и часто обсуждал поведение его дочери со скамеечными старушками. Отставной полковник, он привык к четкому распорядку дня, к дисциплине и зарядке по утрам.

Называли соседа уважительно по имени и отчеству, Димитрий Саввич. Дворовые пьяницы, по стародавней привычке всех оболванивать и подгребать под свою гребенку, обзывали его просто Савкой или полковником.

Он переехал в шестидесяти квартирный пятиэтажный дом на самую красивую улицу города Петербурга сразу же, как вышел в отставку. Из окон его дома хорошо была видна Нева и набережная с неторопливыми толпами прогуливающегося туда-сюда, народа. Он наблюдал гуляк и бывало не раз вызывал по телефону наряд полиции, заметив из окна драку или еще какое безобразие.

Дом населяли, в основном, интеллигентные петербуржцы. А интеллигенция, как известно, сильно страдает от напора беспардонных грубиянов и разного рода нахалов. Интеллигенты теряются, не могут ответить злом на зло, грубятиной на грубятину, матом на мат. Столкновение дворян с рабочими и крестьянами не закончилось с советской властью, а продолжается и поныне. И во времена единороссов это столкновение разных людей с разными взглядами и разным воспитанием особенно сильно заметно в передовой мыслящей столице России, в Санкт-Петербурге.

Полковник в отставке, Димитрий Саввич, почувствовал это сразу. Он увидел, как расхристанные, в разодранных рубахах и грязных штанах, дворовые пьяницы плюются на какое-нибудь справедливое замечание интеллигентного вида, подтянутого мужчины и кричат ему вслед, презрительно кривя губы:

– У, интеллигент поганый!

А интеллигентная, одетая чисто и аккуратно женщина далеко стороной обходит сборище грязных алкашей, занявших четыре скамейки сразу под старинными тополями, игнорируя нужды молоденьких мамашек с колясками, детьми и немощных пенсионеров, тоже нуждающихся в месте под солнцем. Она никогда и ни с кем не обсуждает дворовых пьяниц, воспитание не позволяет, но пьяницы все равно ее замечают, тут же кричат, стараясь побольнее задеть:

– Куда пошла интеллигенция? Неужто на панель? Ишь, разоделась, словно проститутка!

И смеются, довольные собственной шуткой, широко разевая рты с черными обломленными зубами.

Посреди дворовых пьяниц всегда торчала Маринка. Она пила с ними и соглашалась на ночь то с тем, то с другим. Была безотказна. И пьяницы выражая свое презрение, часто били ее. Но на утро она опять подходила к ним, опять пила и ела все, что ей предлагали. И так без конца да, наверное, даже без начала.

Старик бессильно наблюдал за ней из окна своей квартиры. Но ничего поделать не мог, Маринка пристрастилась к пьянству лет с пятнадцати. И все ошивалась возле тополей и четырех скамеек, пока не добивалась своего. Она не закончила школу. Отец боролся за нее, конечно, пытался ее лечить. Маринка лежала в специальной больнице для алкоголиков, но и там умудрялась напиваться.

Ее влекло к алкоголю и трясло, словно в лихорадке, если она не выпивала хотя бы пятьдесят грамм водки в день. Она не могла отвыкнуть да и не пыталась. Тяга начиналась с утра и уже не отпускала, ворочалась угрюмым червяком в ссохшемся желудке и тихонько посасывала, забираясь по пищеводу в грудь, прямо в солнечное сплетение туда, где таилась в испуге ее душа. Это точно было делом психиатров.

– Крыша в пути! – бормотала она и злилась на сосущего ее внутренности алчущего пойла червяка.

Она вспоминала своего дружка, которого за рыжую гриву волос обзывала Рыжиком. Он не мог ни одного дня продержаться без драгоценной пачки Беломора. А Серенький, еще один ее дружок помешался на «Роллтоне», вермишели быстрого приготовления, жить без нее не мог и становился страшно раздражительным и сварливым, если не съедал хотя бы пачку в день. Она знала Ваньку-дурачка, зимою и летом выращивающего дома в длинных горшках с землей для своего стола зелень: лук, укроп и салат с петрушкой. Тот же полковник, Савка, был зависим от кружки крепкого горячего чая по утрам. Да и многие дворовые пьяницы впадали в зависимость от обыкновенных семечек. Дворничиха вечно ругалась от груды шелухи под скамейками остававшихся после каждодневных посиделок пьянчуг. Семечками иногда закусывали за неимением денег на нормальную закуску.