Алексей Самарин: Сигнализация

Здесь Николай Гридин очутился два года назад, по распределению. Это был молодой, худощавый мужчина среднего роста: большие карие глаза, открытый и честный взгляд, правильной формы нос, тонкие, всегда плотно сжатые губы и острый подбородок. Юношеский максимализм ещё не угас, но энергии поубавилось. Нельзя сказать, что молодой человек разочаровался в профессии, просто не всё складывалось так, как он предполагал.

Ему не хватало романтики. Во время длинных, бессонных ночей, особенно зимой, когда обыватели расползались по квартирам для просмотра входивших тогда в моду телесериалов, он ложился на диван и фантазировал. Преследовал жестоких преступников, вступал с ними в опасные единоборства или, используя дедукцию, как Шерлок Холмс, раскрывал, выводил на «чистую воду» самых матёрых и хитроумных рецидивистов-уголовников.

Николай уже собирался уходить домой, как вдруг зазвонил телефон. Он ругнулся вслух, решив, что это начальник и, посылая на его голову все мыслимые и немыслимые кары, взял трубку.

– Это милиция? – прокричал взволнованный женский голос. Приезжайте быстрее, тётю Машу убили…Я пришла к ней за молоком, открыла калитку, а там… – тут женщина громко разрыдалась, рассказ её прервался… – Там она… лежит и кровь везде: на земле, на груди, лицо выпачкано – её убили… убили. Сын, наверное, алкаш несчастный… Она сегодня пенсию получила, я слышала, как они ругались, вернее, он… А тётя Маша – женщина спокойная и тихая… А он нигде не работает, денег на водку требовал, – подытожила соседка.

Гридин спросил куда ехать и положил трубку. Доложил начальнику и, взяв с собой двух заступивших на дежурство сотрудников милиции: сержанта Ивана Грязнова и рядового Сергея Похлёбкина – вместе с ними вышел на улицу.

– Дядя Вася, седлайте коня, ужин и вечерняя культурная программа отменяются. Будем надеяться, что «Спартак» сегодня выиграет и без нашей поддержки, зато обрадуете свою жену. Она от души наплачется «с богатыми».

Василий Никонов – водитель райотдела милиции, пенсионного возраста мужчина, с медведеобразной фигурой. Как и все грузные люди, был добродушным от природы, поэтому над ним часто подтрунивали. Он не обижался, так как сам давал поводы для шуток, рассказывая всяческие истории о своей «старухе». Так он называл жену, которая, кстати, была лет на десять его моложе, обладала привлекательной внешностью.

Ссорились они по пустякам, но самозабвенно, от души. А утром удручённый дядя Вася жаловался на несносный характер взбалмошной женщины. Знакомые посмеивались и предлагали посильную помощь в качестве парламентёров, но при одном условии, что его самого на момент переговоров не будет дома. Никонов всегда смущался, когда зубоскальство приобретало фривольный оттенок, бледнел и уходил чинить машину. Николай однажды даже был свидетелем его слёз.

Сам он никогда не смеялся над водителем. И сейчас резко оборвал своих напарников, когда они взялись за старое сразу после того, как погрузились в автомобиль. Путь по осеннему бездорожью предстоял не близкий. Деревенька Лесная находилась в шестидесяти километрах от райцентра. Но он любил дорогу. Монотонный шум двигателя успокаивал, отвлекал от повседневной суеты и бытовых проблем, мысли приобретали философскую окраску и даже выстраивались в некое подобие системы.

– Тоже мне Радищев, – усмехнулся он сам себе. А что, может, и правда, написать очерки? «Уездные записки», например?

Гридин оглянулся на Грязнова и Похлёбкина. Они сидели на заднем сиденье и бросали на него недовольные взгляды. Молодые ребята, крепкие и здоровые, достойные представители новой формации хищников, не обременённые балластом духовных исканий и нравственными сомнениями.

– Нет, они не похожи на Мининых и Пожарских, – оформилась где-то в глубинах сознания мысль, – не бросят на алтарь Отечества своё имущество, не будут жертвовать собой, скорее наоборот, воспользуются ситуацией, чтобы что-то урвать. Для них Родина – это кормушка, дойная корова, единственным предназначением которой является обеспечение им комфортной и сытой жизни. Нет, не похожа эта «сладкая парочка» на спасителей России…

Да и провинция, нужно признать, стала другой. Обессиленная борьбой за существование, изнурённая бытовыми проблемами и низкими зарплатами, лишённая моральной опоры в лице церкви, российская глубинка давно растеряла былые традиции и веру. Да, да, именно вера позволяла раньше выживать в нечеловеческих условиях, теплилась лампадкой надежда на лучшую жизнь. И неважно где: либо в раю, либо при коммунизме…