Алексей Самарин: Сигнализация

Они быстро поели, и Александр полез в палатку:

– Колёк, долго не сиди, а то в лодке дремать будешь. Всех звёзд не пересчитаешь, а психику расстроишь. Врачи говорят: «Все болезни от нервов, а крепкий сон успокаивает и способствует хорошему аппетиту». «В здоровом теле – здоровый дух», – римляне, как мне помнится, так писали, – уже совсем сонным голосом закончил Никитенко. А через несколько минут из палатки раздался богатырский храп, как свидетельство почтительного отношения к опыту древних.

Гридину не спалось, он смотрел на огонь и рассуждал:

– Ай да Никитенко, ай да сукин сын! Хорош, ничего не скажешь! Всё складно и логично, комар носа не подточит. Вспомнился Базаров с его сапожником, который полезнее Пушкина и вечный спор физиков и лириков. А может, правда, нет никаких загадок, и люди – бутафорские манекены с заранее заданными свойствами и качествами, а где-то за ширмой сидит генерал-кукловод и дёргает то за одну, то за другую верёвочку. Ведь в сущности, какими бы разными мы ни были, но в стандартных ситуациях все банально предсказуемы: поступаем одинаково, желаем в принципе тоже одного: счастья, то есть комфортного бытия. И пусть для какого-то это роскошная вилла на Канарах, а для другого – отшельнический скит, суть-то одна – самодостаточность, отсутствие душевного разлада, гармония Я и окружающего мира. Огорчают всех неудачи, болезни, потеря близких и родственников, мы радуемся собственным успехам, здоровью и благополучию в семьях. Даже положительные и отрицательные эмоции вызывают общие причины. Люди, например, бесконечно долго могут смотреть на огонь и воду. Где тайна, если всё заложено в нас изначально и предопределено в будущем. Значит, наша жизнь – это скорый поезд, следующий строго по расписанию, в котором указаны остановки и вокзалы.

Склонность к «самоедству» или рефлексии появилась в отрочестве. «Пагубная страсть» мучила и доставляла радость, но часто мешала идти по жизни с улыбкой на устах. Костёр постепенно догорал, подул слабый ветерок, с речки потянуло прохладой, и Николай, застёгивая куртку, зябко поёжился. Встал, сделал несколько шагов в направлении палатки, но в последний момент изменил маршрут. Прошёл к роще и сел под берёзой, прислонившись спиной к стволу дерева. Напротив, прямо на берегу, рос какой-то кустарник. Огромная луна отражалась в живописной камышовой заводи и рассыпалась серебряной росой на молодой, ещё свежей листве. Воздух купался в матовом свете, а над рекой, шёлковой полоской тумана, вслед за руслом, убегал к горизонту. Немое очарование длилось недолго. В сонный ночной пейзаж вдохнула жизнь мелодичная соловьиная трель. Талантливые, но хаотичные наброски, обрели завершённость неповторимого, гениального шедевра.

Но, как вскоре выяснилось, не все разделяли созерцательного восторга Гридина. У молодых людей, расположившихся по соседству, вдохновенное творчество пернатого музыканта вызвало иные эмоции. Николай сначала услышал громкие, раздражённые голоса, а потом в кусты, ломая ветки, полетели какие-то тяжёлые предметы. Испуганная птица замолчала.

– Слава Богу, успокоилась курица драная. А какая тварь назойливая? Деревенский петух кукарекнет пару раз и уснёт. А этот до утра надрываться будет, прямо СИГНАЛИЗАЦИЯ… – возмущённые ребята прошли совсем близко, но его не заметили. Уже в палатке, засыпая, он подумал, что нет, наверное, в мире правых или неправых, просто Творец всего сущего предоставил нам, людям, свободу выбора. Поэтому для одних соловей – драная, назойливая курица и СИГНАЛИЗАЦИЯ, а другие видят в нём органическую симфонию, олицетворение любви и красоты.

Рабочий день заканчивался. Следователь Гридин Николай Николаевич оторвался от бумаг и уныло посмотрел на часы. Минутная стрелка двигалась со скоростью черепахи, а на последнем отрезке пути, казалось, совсем остановилась.

– О, Боже, – пробормотал он вполголоса, – я сойду с ума, ещё двадцать минут.

И опять взял в руки отчет, который составлял весь день, носил на утверждение начальнику, выслушивал замечания, корректировал и правил.

– Я пять лет учился в Москве на юридическом, получил красный диплом и попал в эту Тмутаракань, медвежий уголок, забытый не только Богом. Выслушиваю замечания косноязычного идиота, откровенного взяточника и хапуги, – он опять отвлёкся и посмотрел по сторонам.

Маленький, убогий кабинет, видавший виды стол и ещё более допотопный стул времён царя Гороха, коричневый металлический сейф, стоявший на тумбочке у стены, зелёные панели, давно не крашенные полы, выцветшая занавеска и стёкла в грязных разводах – его апартаменты или штаб по борьбе с преступностью N-ского района, как он со злой иронией иногда называл своё служебное помещение.