Юрий Самарин - Отсечь зло

У мусоропровода копался бомж. Он что-то выуживал из выкаченного на тротуар помойного бачка, очищал от налипшего сора и совал в яркий полиэтиленовый пакет с вызывающе выставившей напоказ груди девицей. В ногах у него стояла сумка из кожзаменителя с неумелой штопкой на боку. Оттуда выглядывал серо-синий рукав не то рабочего халата, не то пиджака. На самом бомже соответственно сезону были напялены грязные джинсы и светло-зеленая футболка в ржавых пятнах от крови или томатного сока.

— Пошли, пошли, Вики! — обратился высокий мужчина, поправляя на переносице очки в светлой металлической оправе, к пяти-шестилетней девочке, почему-то задержавшейся неподалеку от бомжа.

Бомж с интересом обернулся, и замешкавшимся мужчине и девочке открылась неопрятная физиономия с маленькими сальными глазками, деформированным, как бы слегка вмятым, носом и пегой бороденкой. Над обезьяньим лбом торчали седенькие, давно не мытые волосы.

— Что, бэби? — растянувшийся в улыбке рот открыл несколько оставшихся зубов. — Небось, на красотку загляделась? — Он поднял к лицу пакет и чмокнул девицу в губы. — Придет и твое время, бэби. И тебя изобразят в таком виде, если сиськи большие отрастут.

Не дав мужчине, открывшему было рот, что-либо сказать, бомж с независимым видом вновь повернулся к баку.

— Пошли, Вики.

— Ну, нет, — сальные глазки опять уставились на почему-то оцепеневшую девочку. — Скажи папке, — обратился бомж к Вики, — пусть за погляделки деньги платит. А то мне кушать — ам, ам — нету. — И он протянул грязную пятерню к мужчине. — Подайте пострадавшему от экологической катастрофы.

Вики схватила отца за рукав светлой куртки, в ее жесте была мольба о помощи, и мужчина, пошарив в кармане, протянул бомжу несколько мелких монет. Бомж взял их, взглянул, и тут же презрительно бросил на пол «благодетелю».

— Сам питайся на свои гроши, сволочь. Купи себе стакан воды. — Он смачно плюнул в сторону девочки и ее отца.

В это время на темной подвальной лестнице появилась компания подростков. Двое поддерживали под руки третьего, светловолосого, с белым, как мел, лицом, едва волочившего ноги.

При виде троицы бомж торопливо схватил свои сумки, а когда один из подростков обратил на него внимание и что-то похожее на прозвище выкрикнул, бросился бежать. Заинтересовавшийся им, наиболее крупный из ребят, волосы ежиком, метнулся следом за угол. Впрочем вскоре вернулся, о чем-то сказал второму — щуплому, и они, посадив у стены блондина, по-прежнему находящегося в прострации, куда-то побежали.

Артур, так звали отца Вики, поднял раскатившиеся по тротуару монетки.

— Ну и гадость этот дядя, — пробурчал он себе под нос.

Из-за угла вынырнули уже знакомые им двое подростков, на этот раз волочившие вяло сопротивляющуюся худенькую девицу их возраста с крашеными в рыже-бордовый цвет волосами. Из ее обрывистых фраз можно было уразуметь, что она куда-то спешит и придет потом.

Парнишка, тот, что покрупней (Артур не сразу узнал его: они оказались соседями по подъезду, в этой семье мать одна воспитывала двоих сыновей, младший был ровесником Вики), зло шикнул на девушку, а когда та не успокоилась, с размаху шлепнул ее по щеке. Девица всхлипнула и забилась у них в руках, пытаясь вырваться. Последнее отчаянье жертвы.

Артур осторожно взял Вики за плечи и повернул спиной к происходящему.

— Ты же клялась, что меня любишь, — донеслось с подвальной лестницы.

— Разве можно бить девочек? — спросила малышка.

У Артура кольнуло в груди. Что ждет его собственную дочку, когда она вырастет? Как спасти ее от этой грязной жизни, от улицы, чьи нравы все настойчивей проникают за стены квартир? Неужели прав бомж и лучшее в ее будущем — какая-нибудь роль полуобнаженной фотомодели на цветном пакете? Или так же, как эту несчастную, потянут в подвал? И вся любовь?

— Вики, не смотри на плохих мальчиков и плохих девочек, они сами разберутся.

Отец и дочка направились к троллейбусной остановке.

Солнечный свет проникал через вытянутые к потолку окна под высокие своды небольшого зала. Ряды коричневых плюшевых кресел сверху вниз сбегали к подиуму, перед которым, за широким полированным столом, расположился человек. В первых рядах порознь и группками сидели еще несколько десятков граждан, судя по одежде — представители самых разных городских сословий. Несмотря на солнышко, заглядывающее через стекла, в зале было прохладно и совсем не радостно. Обсуждалось что-то серьезное. Один за другим вставали ораторы, и хорошая акустика усиливала ключевые слова: тьма, зло, катастрофа…