Жена с сыном недели две приходили, сидели сбоку койки и всё больше молчали. Сын уныло изучал коричневые подтёки на потолке, боясь посмотреть на беспомощного отца. Костя понимал: ребёнок, тяжело ему видеть больного. А когда им сказали, что безнадёжный он, прекратили посещения.
– Не придут они больше, не жди, – на ухо, чтобы не услышали на соседних койках, шепнула пожилая санитарка, убиравшая палату. – Велели передать. Вот так, родимый.
«Недолго музыка играла», – подумал тогда Костя, придавленный сказанным. Но, поразмыслив, молвил сам себе: «Нет, правильно они сделали. На кой ляд он, лежачий, им нужен? Спасибо, хоть предупредили».
Спустя некоторое время жена подала на развод и с кем-то сошлась. И опять Костя не осудил её. «Зачем понапрасну время терять, – размышлял он бессонными ночами, безуспешно пытаясь отогнать воспоминания о совместно прожитых годах. – Баба молодая, ладная. Тридцать недавно исполнилось – всё ещё у неё впереди. Кому, как не ей, жить по полной программе?» Он хорошо знал её темперамент и почему ей не терпелось вновь выйти замуж.
Она попросила оформить на неё их трёхкомнатную квартиру, и он так и сделал.
– Дурак ты, дурак, – приговаривала тётка по матери Варвара Степановна, – оставил всё этой блудливой стерве, а сам где будешь обитаться? Об этом ты подумал?!
– Тётя Варь, она так радовалась, что квартира осталась ей, – сказал Костя, чему-то таинственно усмехаясь. – Словно малое дитё. Знаешь, не мог я ей отказать, ну не мог! А мне хоть здесь подыхать, хоть на свалке – разница невелика. Недолго ждать осталось. Вот пролежни пойдут, за ними заражение крови и … кирдык.
– Я тебе дам подыхать! – негодующе возопила тётушка, всплескивая руками. – И думать забудь о смерти!
Все приятели вдруг исчезли, словно их и не было никогда. Никто ни разу не появился в палате. А бывало, шли к нему: кто за деньгами, кто за тем, чтобы словечко, где надо, замолвил. Одна только Варвара Степановна не оставляла его, приезжала чуть ли не каждый день и не переставала твердить: мол, медицина нынче вон какая, и его обязательно поставят на ноги.
– А Нюрке мы ещё покажем, покажем, говорю тебе, – с Анной, теперь уже бывшей Костиной женой, она и раньше не ладила, старалась не встречаться с ней и за глаза почему-то неизменно называла только Нюркой. – Такого мужика бросить! Да таких, как ты ещё поискать надо! Вот погоди, поправишься, будет она локти кусать, будет, попомни, Серьга, мои слова!
Насколько Костя знал, если Варвара Степановна чего-то сильно хотела, то своего всегда добивалась. Почти всегда. С ним, конечно, случай особый, и чтобы поставить его на ноги, ясно дело, одного желания маловато. Но он и сам отчасти внушил себе, что с ногами всё наладится, и пусть не повеселел, вроде бы стал понемножку настраиваться на выздоровление. Постепенно он начал больше думать не о погосте, а о том, как будет бодро вышагивать на своих двоих.
Тётушка же, не ограничившись успокоительными речами, наводила справки, рыскала по городам и весям и нашла-таки толкового специалиста по позвоночным делам, хирурга по фамилии Гарникян.
За пятьсот километров повезла она племянника в клинику к этому светилу. Хирург сделал операцию. Всё прошло удачно, и по истечении семи месяцев после аварии Костя снова начал ходить: первые дни на костылях, потом с палочкой, а потом и вовсе сам по себе – без корсета и прочих причиндалов.
Жена и сын сразу вспомнили о нём, стали звать к себе, мужика же, поселившегося в их квартире, обещали прогнать. Анна в общем-то никогда не забывавшая, как ей хорошо было с первым мужем, работящим, весёлым и всегда обходительным, горько раскаивалась, напоминала о сыне, говорила о безотцовщине, но Костя не смог простить предательства.
Обосновался он у Варвары Степановны, в Рябиновке, в шести километрах от города.
Большой, пятикомнатный, если считать с мезонином, деревянный, из кондовой смоляной сосны, тётушкин дом стоял возле не очень обширного продолговатого озера, метрах в сорока от него. Невысокий штакетник, округлая, овитая лозами винограда беседка посреди зелёной лужайки, а дальше, на некрутом взгорке – сам дом. За ним – тепличное хозяйство.
Варвара Степановна всю жизнь выращивала цветы – розы, гладиолусы, хризантемы – и торговала ими. Немало было посажено у неё и в открытом грунте – земли тридцать соток, для всего места хватало. Костя сызмальства помогал ей и знал агротехнику не хуже её самой.
– Вот что, милок, – сказала она, приехав с ним от Гарникяна. – Пока ты лежал, с работы, сам знаешь, тебя уволили, и на твоём месте давно уже другой человек. Ты ведь его спихивать не будешь? В городе армия безработных, если кого и нанимают, то за гроши. Зачем тебе горбатиться из-за какой-то мелочи? Берись лучше за моё дело. Я стара стала, – в свои пятьдесят пять Варвара Степановна ещё крепка была и, упоминая старость, больше прикидывалась, – одной мне не управиться, а вдвоём мы много чего сможем. Ты коренником будешь, я же за пристяжную сойду. Всё это: дом, усадьба – твоё. Хочешь, хоть сейчас на тебя перепишу?
Читать дальше