Александр Кучаев: Золотая ангулоа

Убрав скатерть в бельевой шкаф, Костя накинул на стол клеёнку. Разгладил складки, подровнял свисающие края, оглядел гладкую поблескивающую поверхность. Ни одной потёртости, ещё ни разу не использованная. Сел на стул, поднялся, постоял, ещё разгладил. С клеёнки можно и не смывать, проще свернуть и выбросить, невелика потеря.

Осмотрел себя: лёгкая светло-серая куртка, светлая, в синюю клеточку рубашка. Куртку – снять, рубашка тоже не годится, слишком уж на ней всё будет контрастировать. Открыв шкаф, он переоделся в чёрное. Теперь в самый раз. Сев за стол, потянулся за револьвером. Отсюда далековато, надо вставать. Эх, бестолочь, а записку-то тёте! Отложив оружие, разыскал карандаш, бумагу и написал: «Прости, тётя Варя. Костя».

Поставив последнюю точку, отодвинул записку и карандаш на дальний край стола и оглядел комнату. На кровати светлое покрывало. Если полетят брызги, потом не ототрёшь. Но если не навылет, пуля останется в голове то никаких брызг. Немного натечёт на клеёнку, на пол и всё. Да и кровать-то сзади, а он будет стрелять в сторону шкафа, смыть с которого кровь или мозги не составит особого труда. Будем думать, что всё так и обойдётся.

Он встал, прошёл к тумбочке, взял револьвер и вернулся к столу. Сел, устроился поудобнее. Ладонью левой руки повращал по часовой стрелке барабан, устанавливая патроны напротив курка. Как легко он вращается, словно у новенького. Да и чем револьвер отличается от нового, ведь им, пожалуй, почти не пользовались. Несколько раз, скорее всего, выстрелил из него белый офицер, может, разок, другой – его преемник, да тот старик два раза пальнул – вот и всё.

«Однако, не лучше ли застрелиться в огороде?» – подумал Костя. Там уж точно подтирать ничего не придётся. На свежем воздухе, среди ещё не совсем увядшей зелени… Но на выстрел могут сбежаться соседи, Зиночка ещё увидит, а ему не хотелось, чтобы первым на него наткнулся кто-нибудь из посторонних. Да и как потом у тёти Вари пойдёт торговля, если узнают, что у неё среди цветов нашли убитого? Кто их, эти цветы, потом будет брать, на свадьбу, например? А может, не надо стреляться, лучше уехать куда-нибудь? А куда? На необитаемый остров? Где он? И что там делать? От себя разве убежишь?

Помедлив ещё немного, Костя, не замечая того, вновь повращал барабан и поднёс дуло к голове. Прохладный металл жёстко упёрся в висок.

Он так был загипнотизирован предстоявшим действием, что не услышал шума подъехавшей машины. Всё его внимание сосредоточилось на револьвере. Указательный палец нащупал спусковой крючок и начал нажимать на него. Под пальцем ощущалось всё возрастающее сопротивление. Интересно, в сарае того старика никакого сопротивления не чувствовалось, просто раздался выстрел и всё.

Он ещё надавил на спуск и закрыл глаза. Сейчас решатся все его проблемы. В мозгу шевельнулась мысль об Анатолии Дмитриевиче и остальных жителях города. Все, все чужие, холодные, равнодушные, занятые только собой и своими делишками. И город тоже чужой. И Рябиновка. Непонятно, зачем он родился на белый свет. И что вместо него, нынешнего, будет на том свете, когда он уйдёт отсюда? Душа? Из чего она состоит? Не из желания же поесть или других, чисто физиологических потребностей? Что останется от него, когда он грохнет себя? Вера в Бога? Не так уж часто в последнее время он думал о нём. Наверное, ничего не останется. Вспомнилось чьё-то изречение: «Куда уходят умершие? Туда, где находятся не родившиеся». То есть в никуда. В пустоту, в чёрную дыру. Кажется, до того, как курок перевалит через невидимую критическую черту и под воздействием пружины соскочит вперёд, осталось чуть-чуть.

В это мгновение отворилась дверь и на пороге возникла Варвара Степановна.

– Костя! – крикнула она и бросилась к нему.

Костя дожал спуск. Сухо щёлкнул боёк. Курок вернулся в исходное положение и вновь устремился вперёд, на этот раз к донцу патрона, подставленного повернувшимся барабаном. Варвара Степановна ударила раскрытой ладонью по кисти руки племянника, стараясь поскорее отвести дуло от его виска, револьвер вылетел из пальцев, прогремел выстрел, и в лежавшей на кровати подушке появилась дырочка. Кисло запахло пороховым дымом.

Костя сидел бледный, как изваяние, не открывая глаз. В сущности своей он был уже убит.

Варвара Степановна подобрала с пола револьвер.

– Ах, дурак! Вот дурак так дурак! – взахлёб закричала она, придерживаясь за край стола. – Надо же, что удумал! Это в тридцать пять-то лет! Для того я тебя на ноги поставила, чтобы ты стрелялся! Да где наган-то нашёл?! Искал, выходит… У-у, дуралей! Что бы мать твоя сказала, была бы жива?! А обо мне ты подумал, меня ты пожалел?! А это ещё что? Записка! «Прости, тётя Варя», – прочитала она вслух. – У-у, ирод! И это, называется, подумал обо мне! И это, называется, пожалел!