Андрей Дорофеев - Хроники психотерапевтического кабинета

– Вступите в наследование, Ванюша? – спросил Дмитрий Петрович.

Иван Васильевич замахал руками.

– Дмитрий Петрович, к маме, всё к маме. В завещании не я прописан, а мамуля моя, да и на что мне эти деревья за сотни километров отсюда?

Но слукавил. Он представлял себе, что сейчас начнется, и видеть мать в образе рыдающей, изрыгающей молнии веерокрылой валькирии ему претило.

Ему вспомнился первый виденный им инцидент этой странной, нелепой и натянутой с точки зрения логики вражды.

Двадцать лет назад учившийся в последних классах школы Ваня поехал к бабушке «на клубнику». В компании мамы.

Бабушка с широкой улыбкой, суетясь и пытаясь на ходу обнять всех сразу, приветствовала странников. Сразу провела в дом, где на столе парили горячие, только из русской печки пироги, накрытые белой тряпкой. Рядом на столе стоял светлый самодельный квас, окрошка в огромной коричневой миске, яблоки и полупрозрачная розетка с конфетами.

Домик был одноэтажный. От всех его помещений веяло таким неувядающим и ностальгическим ароматом деревенского быта, что казалось, что прямо сейчас прямо к столу подойдет корова, звякнув колокольчиком, и что-нибудь нежно промычит, или забегут девчонки и весело позовут утаптывать в пуне сено.

Коровы у Илионы Пафнутиевны не было, но были русская печь, сарай, полный полешек, которые надо было колоть, топор и косы, ржавеющие в сарайчике, старый хлев позади дома и аккуратный недорогой уют, созданный своими руками и говорящий многое о трудолюбии и намерениях человека.

Мама разговаривала с бабушкой всегда вежливо – но вот что странно. Не было в ее речи душевной теплоты, той ласковой ниточки, что должна бы связывать дочь и мать. Просто холодная сдержанность и явно показываемое намерение «не трогай меня – и я не трону тебя».

Холодная война вылилась в неистовую бурю через пять дней. Мама пришла к бабушке, половшей враскорячку огурцы, и спросила у нее – может ли ее подружка с дочкой семи лет приехать на пару дней сюда, в гости.

Илиона Пафнутиевна выпрямилась, подперла рукой поясницу и отерла тыльной стороной ладони вспотевший лоб.

– Ну что? Пускай приезжают. Пусть только грядки здесь не потопчут.

Лицо мамы мгновенно напряглось и пошло красно-белыми пятнами.

– Что, жалко?! – с непонятной злостью выкрикнула она, сжав кулаки, – Родной дочери жалко?! Тварь, тварь!..

Мама убежала в дом от побледневшей и схватившейся за сердце Илионы Пафнутиевны. Потом выскочила из него и снова подбежала к бабушке, которой было уже не до огурцов:

– Вот, я всегда знала, какая ты змея… – прошипела она на бабушку. – Я всегда знала! Я здесь больше ни минуты не останусь! Ни минуты! Объели ее! Три горошинки в день съели – объели! Внуку родному крошки хлеба не даст!

Иван сидел в десяти метрах на яблоне, поедая скороспелку, и дрожал мелкой дрожью. Ему хотелось уменьшиться и совсем пропасть из виду, схорониться за тонкими коричневыми ветвями. Он не понимал, как слова мамы вообще относятся к тому, что происходит. Они походили на бессвязные крики юродивого нищего, виденного однажды Ваней около церкви в луже собственной мочи и соплей.

Мама подбежала к яблоне и запыхавшимся голосом, словно она была на пределе выносливости, прошипела:

– Ваня, собирайся. Мы уезжаем. Ты не платил за эти яблоки. Потом еще счет предъявит, что родному внуку… – она не договорила и убежала в дом. Вышла на негнущихся ногах, неся в руках две дорожные сумки с наспех запиханными вещами.

– Я что сказала… – она подбежала к яблоне, с которой Иван только слез, и выдала ему оплеуху. – Я тебе что сказала! Марш собираться, чтобы через три минуты стоял готовый у калитки. Ошарашенный Ваня не смел перечить.

Бабушка со стоном ввалилась на кухню, трясущимися руками нашарила в холодильнике валидол и запихнула в рот несколько таблеток. Потом, держась за сердце, выбежала наружу к маме:

– Ирочка, Боже ты мой, да что же это такое… Ты прости меня, окаянную, если обидела тебя чем. Куда же ты побежала, милая, обед на столе стынет…

Но мама Ивана была уже за калиткой. Боясь ее гнева, выбежал за ней и Ваня, бросив умоляющий о прощении взгляд на бабушку.

Мама быстро и уверенно шла по рассыпчатой песчаной дороге, смотря зомбиобразными глазами прямо перед собой. Сына она не замечала. Они дошли почти до сельсоветского магазина, и вдруг мать остановилась.

– Ах, ну конечно! – с издевкой вдруг высказала она. – Нам же надо денежки за газ ей отдать! Вдруг она обеднеет!