Николай Савостин - Пойдем со мной (сборник)

В давние годы я купил домик на тихой улице большого села над Днестром, пожалуй, единственный здесь русский, я крепко подружился с соседями, завел верного друга-фронтовика из местных крестьян, который наставлял меня, как вести приусадебное хозяйство, помогал сажать яблони, вишни, сливы, черешни, ореховые деревья, кусты смородины и прочее. Эти два с лишним десятилетия были самыми счастливыми годами моей судьбы.

Особая дружба была у меня с соседскими детишкам, они нередко кувыркались на газонной травке у меня во дворе, так как у всех дворы сплошь засеяны и засажены. Возвращаясь из поездки в город, я привозил им сладости. А когда в ненастную пору я оставался один – жена в такое время предпочитала жить в городе, – соседки подкармливали меня, приносили чорбу (суп), мамалыгу…

Однажды детишки подарили мне два маленьких котеночка. Один был черного цвета, – моя жена-молдаванка назвала его Агиуца (фольклорный забавный чертенок). Другого – с белой полоской вокруг шеи – назвали Гулераш, – по-русски Воротничок. Они, маленькие, были так милы, так игривы, так привязаны ко мне, что просыпаясь ночью, я находил их спящими рядом на моей подушке. Как ни наивно это покажется, – на их милых мордочках я угадывал мысль.

Утром я садился за письменный стол перед распахнутым в сад широким окном, полным птичьего щебета, дышащего прохладой и насыщенным ароматами цветения. Как бы дополняя картину бытия и умиротворения, ко мне на стол вспрыгивали мои милые крохотные Агиуца и Гулераш, садились напротив, свернув хвостики. Сидели смирненько, словно изваяния, следя глазами за бегом пера по бумаге. Когда им, видимо, становилось скучно, один из них лапкой легонько ударял меня по запястью руки. Я, как бы проснувшись, возвращался в реальность, минутку разговаривал с ними, на их мордочках появлялось заметное удовлетворение… Спустя некоторое время, уже другой так же тихонько касался моей руки, призывая обратить на них внимание. Временами они прыгали за окошко, где-то носились, но через некоторое время вновь оказывались сидящими рядышком передо мной на столе…

Эта картина является мне, утешая, в маяте теперешней безысходности и, честно сказать, порой отчаяния…

Как-то недавно перечитывал уже полузабытое, что написалось мной в то лето, и мгновенно перед глазами возникли эти два крохотных милых существа. Можно сказать, – мои соавторы…

За долгую жизнь много повидал разных бедствий, как и подавляющее большинство моих ровесников. Но самый страшный ужас пережил почти в младенчестве. Краем хватил жуткую войну, терял друзей и близких, попадал в стихийные бедствия, много раз был на краю гибели, – все это пустяк в сравнении с тем потрясением, которое пережил совсем малышом, едва научившись ходить. Многое запамятовал, – ушло и стерлось, а это помню отчетливо, и каждый раз, наткнувшись на едкое острие того события, язвящее душу, стараюсь каким-нибудь способом поскорей увернуться… Я был совсем маленьким, окруженный нежностью и лаской – поздний ребенок, к тому же, наконец, желанный сын! – когда увидел ужасную драку: муж бил жену. Ввалился поздно ночью пьяный до безумия, он в мрачной злобе сел к столу. Все в избе трепетали от страха. Я тоже проснулся на печи и, свесившись оттуда, видел, как он протянул ноги и властным взглядом потребовал от сжавшейся в комок жены снять с него сапоги. Едва она нагнулась к его ногам, он изо всех сил пнул ее в лицо, она упала навзничь, хлынула кровь… Он заставил все же разуть его и тут же сапогом стал колотить ее по голове, стоящую еще на четвереньках, – маленькую, беззащитную, плачущую испуганно-сдержанно, чтобы не вызвать еще больший гнев мужа… Надо ли говорить, что это была моя мама? А я был настолько ничтожно мал, что бессилен вмешаться. Сердце не выдержало, сознание покинуло меня. И видимо надолго.

Слышал я потом, что отец вымаливал прощение, но что с того, – я сильно захворал, внезапно беспричинно вздрагивал, пугался внезапного стука, боялся темноты, сделался безучастным ко всему, стал на глазах таять и уже не мог ходить.

Показали доктору, несли меня, закутав в одеяло, к нему на станцию Сажное, за несколько километров от нашего села. Он осмотрел меня, велел показать язык, поставил градусник, помял мой животик. Из разговора взрослых я уловил, что дело мое паршивое. Таблетки и капли, прописанные мне, не помогали. И оставалась одна надежда на бабку, знахарку.