Николай Савостин - Пойдем со мной (сборник)

Что там дальше он говорил, я не слышал, вышел и, сдерживая себя, чтобы не хлопнуть дверью, что показало бы, что я обижен, закрыл ее вежливо, тихо-тихо…

День я провел на ногах, стараясь убить время, обошел поселок, и, наконец оказался у дверей районной библиотеки – сами ноги привели меня сюда. Именно в этом месте мне было не так одиноко и тоскливо. И это было к счастью. Напротив библиотеки было самое оживленное здание той поры – «РАЙЗО» – земельного отдела райисполкома, куда съезжалось чуть не ежедневно в эти предвесенние дни деятели колхозов, и надо же, один из мужиков, вылезая из подъехавших саней и выпроставшись из огромной дохи, окликнул меня. Я оглянулся вокруг, не веря, что обращаются ко мне. Да, окликнули именно меня. Ко мне подошел длинный, усатый, как Максим Горький, мужчина, и я в нем узнал председателя колхоза, с которым дружил мой отец и который одно время почти каждый вечер бывал у нас. Даже фамилию его помню – Пляскин. Он с удивлением стал расспрашивать, как я оказался здесь один. Мой рассказ его расстроил и растрогал, он вынул из-за пазухи бумажник, дал мне пятерку, указал на бревенчатый опрятный дом, от которого несло невыразимо вкусным дымком: «Вот столовая, иди хорошо поешь, возьми себе щи, второе какое-нибудь, попей чайку вволю. Тут тебе хватит. А мне надо на заседание. Приходи часа через два, как-нибудь устроим тебя».

Тут надобно сказать, что обходя поселок, я долго стоял у витрины книжного магазина, прочитал заголовки всех выставленных книг, и одна привлекла меня особенно – большого формата, с картинкой во всю обложку, озаглавленная «Сорок небылиц»….

Я, полный свежего и горячего чувства благополучия, светлых надежд, был крайне скуп в столовой, и тот час ринулся в книжный магазин. Оставшиеся деньги, которых хватило бы хоть как-то кормиться до приезда матери, я без раздумий безрассудно отдал за «Сорок небылиц» и тут же у прилавка впился в них. Это были узбекские народные сказки, я оказался в волшебном мире невероятных приключений героических молодцов, сражающихся с отвратительными злодеями, в сияющем и благоухающем ореоле верной любви красавиц, чудес, творимых магами и чародеями… Это была первая в моей жизни самостоятельная покупка и первая неприятность из-за литературы: Оторвавшись от книги, я с удивлением увидел, что на улице уже темно. Естественно, Пляскин уже уехал, не дождавшись меня. Но я, ободренный и насыщенный колдовской лирикой, мечтами, жаждой жить и увидеть со временем весь цветной, ароматный, звучащий музыкой чудесный и безбрежный мир, пришел на вокзал, где облюбовал скамейку в углу поближе к печке, не замечал ни холода, ни замусоренную бесприютность окружающего пространства, провел ночь почти счастливый.

Мать нашла меня спустя два дня – с красными от слез глазами, высохшая и измочаленная от страдания, она смеялась и всхлипывала одновременно…

Вышел из аптеки, заломило спину, присел на бордюрчик. Мимо шла молодая женщина с девочкой, которая, держась за ее руку, обиженно ревела. Как раз напротив меня они приостановились, – женщина, склонившись к ребенку, утешала дочку. Смотрю, с верхней части города проходит полный, румяный старик в старомодном пальто, еще более древней шапке-ушанке; весь засветившись лаской, стал утешать: «Такая хорошая девочка, а проливаешь слезы. Утри глазки, ну, улыбнись».

В это время снизу поднимался обремененный сумками дед в модной синей куртке китайского производства и каракулевой шапке пирожком. Он тут же склонился к плачущей девочке: «De ce plingi, micuto? Cei frumusico?» (Отчего плачешь, маленькая? Красавица! – молд.). Вынул из кармана карамельку, протянул ей.

Я не знал, какой язык она понимает, и это не имело никакого значения.

Она умолкла, переключилась – развернула потертую в кармане старика обертку конфетки, еще по инерции всхлипывая…

Все внутри меня озарилось счастливым открытием: смотри-ка, есть местечко, где готовы в одном тоне объединиться разные языки. Есть, есть у всех нас общее, то, что не может не вызвать нежность…

И забыл о своей боли в пояснице, – так это было ободряюще хорошо.

Много чего привелось мне встретить в моей уже длинной жизни. Какие трагедии, драмы, какие вселенского масштаба события, встречавшиеся мне в былом, как бы отодвинулись в темные чуланы памяти, куда мучительно заглядывать. Заглянешь, а потом с трудом вылезаешь из ощущения безысходности, словно из навязчивого кошмара. А эти два котенка возникают перед моим мысленным взором пятнышком света, приливом нежности, утешая, убаюкивая тревоги во время мучительной бессонницы…