Владимир Владыкин - В каждом доме война

– А чего же Рубашкин так легко отпустил её, он же не такой – наш Андрон? – спрашивала Антонина Кораблёва. – В это как-то трудно поверить, – усомнилась она.

– Ой, чего ж тут труднова, бабы, – протянула Зина Рябинкина, – Зинка сваво шанса ни за что не упустит. Разве Андрон не мужик, хочь и стар для неё, – и засмеялась рассыпчатым смехом, хватаясь щепотью за свои губы, вертя головой, глядя быстро по сторонам.

– А верно, я помню, как она ещё девкой заигрывала на ферме с Афанасом Натахиным, – подхватила Домна. – Вот в те разы Алинку мою все чихвостили: такой срамной выставляли, а других девок вроде как и не видели.

– Ну разве Афанас такой писаный красавец? – отозвалась Антонина. – Зинка над ним просто смеялась, а вы думали – всерьёз? Дуры, вы, бабы, дуры…

– Теперь она в городе начнёт блудить. А там без этого не обойдётся, – предположила Прасковья Дмитрукова. – и как тильки Ульяна терпит её выходки?

– Дак она, говорят, сама и отпустила дочь, – зашептала Зина Рябинкина. – Мне Ульянка, бабы, сама жаловалась, что зря Капу в своё время в город не отпустила. Потом так жалела, так жалела, а то бы жива была. – Неподражаемо качала она головой, желая передать в полной мере горе Ульяны Половинкиной.

– И правильно она думает! – согласилась Домна. – Девкам надобно увсем в городе находить свою долюшку. А не гнуть спину в чёртовом колхозе. И Зина правильно поступила: была бы я моложе, ушла бы отседова к лешему! – жёстко произнесла она, поведя остроглазо по лицам баб.

– Услыхал бы тебя сейчас Андрон, и полетела бы сизой птицей у Сибирь, ха-ха! – засмеялась Зина Рябинкина.

– И там неплохо: тайга! Нашла чем пугать меня, анчутка! – грубо бросила Домна, которая, ославившись связью с Фадеем Ермолаевым, ничуть от этого не унывала. Наоборот – сожалела, что война под метлу смела всех мужиков. Говорили, будто она вечерами приходила сама к Макару Костылёву в колхозную контору. Макару теперь доставалось от людей, не прощавших ему дочь Шуру, ставшую у него бригадиром, тогда как Алёша на её месте – счетоводом. Хотя бухгалтерию колхоза сразу в двух бригадах по-прежнему вела Шура…

Возле Макара также отиралась и Марфа, отныне довольная тем, что сын Алёша наконец-то занял своё место. И она стремилась к тому, чтобы Макар Пантелеевич и её поставил обязательно кладовщицей после того, как забрали на войну здорового последнего мужика Тихона Кузнехина. Но Макар не мог так поступить. Он долго думал: какой бабе доверить должность кладовщика: Екатерине или Авдотье? Обе женщины ему давно нравились. Но что тогда на это скажут люди, да и перед своей женой, Феней, было совестно, не хотел у неё пробуждать ревность. Собственно, назначение любой бабы кладовщицей вызывало бы у жены недоброе чувство. И тогда Макар остановился на отце Марфы Осташкине Никите Андреевиче, чем его дочь осталась весьма довольной. Но и этот поступок Макара был дружно осуждён людьми, на что он, правда, старался не обращать внимания, не то нынче наступило время, чтобы надо было непременно кому-то угодить. Хотя все видели, что Осташкин, несмотря на престарелый возраст, производил положительное впечатление ещё вполне крепкого старика. Ему было шестьдесят пять лет, серьёзный, рассудительный и честный. И вскоре все успокоились…

После того, как Макар подал в отставку, он пережил немало неприятных минут; тогда это был наиболее приемлемый для него выход. И Макар испытал истинное облегчение, когда снял с себя непосильную ответственность, а тут ещё надломила его смерть отца, который не пережил отставку сына. Но знал бы он, что не пройдёт и двух месяцев, как снова его, Макара, опыт руководителя востребуется. А ведь вполне мог отказаться, однако в трудную годину особо не стал чиниться. Теперь в нём было меньше страха, на людей больше не оглядывался, отныне ему терять было нечего. Вот и поступил в перестановке кадров по личному разумению. Уже в августе колхоз получил распоряжение – изводить понемногу скот, птицу, так как положение на фронте день ото дня осложнялось, а враг неудержимо приближался, заняв уже большую часть Украины и Белоруссии, вступая и на российскую землю. Упорные, кровопролитные бои шли на всём протяжении фронта с юга на север. Из радиосводок было известно, что фашисты на всех парах рвались к Москве, встречая при этом яростное сопротивление наших войск. И всё равно приходилось отступать, так как силы были пока неравные.

Помимо уборки урожая Макара Костылёва волновало неудержимое наступление немцев, которые в любой день могли прийти к ним. Он безмерно сожалел, что его не брали на фронт. А сам напроситься не хотел, так как на него была наложена бронь. Но он боялся работать, когда придут немцы, колхоз не будут эвакуировать и посёлок останется в руках врага. Вывоз скота, свиней, телят, овец производился только в ночное время, а фронт неотвратимо приближался…