Мать: Я не привозила тебе горохового супа. Я привезла тогда котлет. Я хорошо помню тот день, потому что именно начиная с того дня ты стал каким-то чужим.
Сын, в сторону: И всё-таки она привезла гороховый суп, который я не смог есть. Матери: Может быть я забыл, что ты привезла, но помню что есть я всё равно не смог. Меня тошнило.
Мать: Ты был бледный как стена. Я испугалась, что ты попал в плохую компанию…
Сын: Я и попал в плохую компанию…
Терпеливая женщина не стала ругать сына – она хорошо знала его натуру, уверенная, что алкоголизм вовсе не его скользкая дорожка. Но вот если он влюбится в непорядочную девицу – такой вариант его мать допустить могла… И боялась, что чистота его сына рано или поздно падёт перед кознями пустоголовой красотки. Его дед и отец были слабоваты к красивым и дерзким бабам.
Андрей спал до позднего обеда, встал всклокоченный и невесёлый. Всё ему было тошно. И суп, и лицо матери, в котором он читал укор.
– Мам, ну не сердись, – выдавил он из себя. У них была семейная привычка не продлевать размолвок.
– Да, я разве сержусь? У кого хоть так напился-то? Сейчас столько народу травится от китайского спирта – они туда для объёму льют что-то смертельное. Осторожнее… Если с тобой что случится, я не переживу, сын, ты знаешь…
– Мам, я наоборот пил лекарство – «Шартрёз» – ликёр французский, который помогает от 130 болезней…
– Это как шведский бальзам этот, «Биттнер», что так сильно рекламируют сейчас?
– Вроде того… – согласился Андрей.
Когда мать ушла, Андрей пошёл открывать клуб, и пока молодёжь топталась под громкую музыку, он сидел сбоку от сцены и размышлял о предложении Ирины. Дело это было некрасивое, подлое. Оно могло закончиться тюрьмой или даже смертью. Но какая-то часть его существа обрадовалась даже такому вороватому делу, потому что, оказывается, столько в нём – Андрее – накопилось отчаяния и бессилия от насмешек людей богатых, просаживающих за ночь в ресторане денег побольше, чем нужно было на музей Пушкина в Суйде. Незнакомое ему самому чувство отчаянной решимости вдруг заговорило с такой силой, что он уже был готов ехать в монастырь в далёкой Франции, воровать и подсматривать и уже почти боялся, что Ирина передумает и подыщет себе кого-то другого.
Прошло два дня, но Ирина не объявлялась. Андрей начал работать над статьёй для журнала «Музеи России» и всё происшедшее той ночью – и ужин со своенравной женщиной и разговоры о «Шартрёзе», казались фантастическим сном, который прошёл – и слава Богу.
Мать: Стучат или мне показалось?
Сын подходит к двери, открывает небольшое окошечко, принимает оттуда металлические судки, пакеты с хлебом, с фруктами, ещё свёрток с полотенцами и простынями. Объясняет матери:
– Это нам братья приносят еду и вообще всё, что ни попросишь – свежее бельё, свечи, мыло, одежду.
Мать: Ты им заранее говоришь, что тебе нужно?
Сын: Мы здесь не говорим между собой. Я им пишу записку. В прошлый раз я написал, чтобы мне дали еду и для тебя.
Мать: Ждал меня, Андрюша!
Сын: Давай кушать. Ты наверное уже проголодалась.
Мать: Давай поедим. Что там принесли?
Через два дня, возвращаясь поздним вечером после закрытия клуба, возле своего дома Андрей увидел автомобиль, возле которого прохаживался Сергей – знакомый ему охранник Ирины. Сердце Андрея застучало от волнения. Приблизившись к машине, Андрей увидел Ирину – она была в салоне автомобиля, красивое лицо её наполовину скрыто меховым воротником, что вызывало ассоциации со светской дамой, приехавшей на тайное свидание к своему возлюбленному.
Андрей встал, как вкопанный, не зная, что сказать или как себя повести.
Ирина открыла дверь салона.
– Ну, теперь твоя очередь пригласить меня в гости.
Он открыл калитку и пригласил войти, сознательно не застыдившись своей лачуги («сама же приехала!»).
Ирина вошла одна, знаком оставив охранника на улице. Тот уселся в машину, включил радио и усилил отопление.
Ирина, войдя в дом, подошла к картине висевшей на стене в зале: «Это же Кипренский?»
Орест Кипренский. «Портрет А. С. Пушкина». 1827
– Да, эскиз к портрету Пушкина.
– Оригинал?
– Да, конечно, это оригинал: на копиях музей не создашь.
Читать дальше