Николай Кривошея - Кровавый и непокорённый

Так, мало по малу, перекинув удочки через плечо, держа рыбу в ведре, я все ближе и ближе подходил к дому. Поднявшись в горку, я вышел на свою улицу. Пройдя дом дядьки и дойдя до лавочки, на которой я сидел вчера, я машинально присел, положив удочки и поставив ведро перед собой, при этом искоса поглядывая на тот самый дом. Ещё при подходе к нему до меня начали доноситься крики и смех. Однозначно у них был какой-то праздник. Сидя на лавочке, я навскидку подсчитал по голосам количество веселившихся там людей – их было еще больше, чем мне показалось раньше – человек 50. В голове сразу же пронеслась мысль: «мол ничего, ничего недолго музычка у вас играть будет, и на нашей улице будет праздник». Я просидел на лавочке минут десять, рассматривая улов. Рыбы в реке с каждым годом становилось все меньше и меньше. Но вдруг мое внимание привлек громкий гул мотора, раздававшийся неподалеку. Я посмотрел налево, направо – никого. Звук подъезжающего автомобиля был совсем близко. Меня это как-то насторожило, по звуку это был двигатель большого объема, больше трех литров, предположил я. И почти угадал – через несколько секунд из-за угла, справа от меня выплыл Гелентваген, черный, полностью тонированный и без номеров. Тут я насторожился еще больше. Откуда, а главное у кого в такой глуши гелик? Показалась только передняя половина кузова. Машина остановилась так, будто тайком выглядывала из-за угла улицы. Так он простоял минуту или две. В глубине души у меня закралась мысль, а что, если это всё как-то связано с Ахмедом и с его планами на месть, которую он обещал устроить мне и моей семье. Я продолжал сидеть на лавочке, делая вид что дико увлечён уловом, а сам каждые пол минуты незаметно присматривая за машиной, но Гелентваген так и продолжал стоять у самого первого дома в этой улице. Я снова предположил, а что если это за мной? Ну, а что? Рано или поздно все равно порежут или пристрелят, я не встану с лавочки и не убегу, – я не трус. Будучи фаталистом от головы до ног, я считал, что, если мне суждено сегодня умереть – наверное так тому и быть, но это ещё не значит, что я не буду яростно сражаться за свою жизнь до последнего вздоха. Если это за мной, умирать надо с честью. В последнее время я был очень вымотан морально. Драки, постоянное нарушение закона, стрельба и постоянный риск накладывали свои отпечатки на моё психическое состояние – месяц выдался тот ещё. Можно было сказать, что я уже был готов к самому плохому исходу, к белому тоннелю в конце пути, ведь я так много раз был, как говориться «на волоске». Я от кого-то слышал, что у людей, прошедших войну, например, Чечню или Афганистан, чувство понимания того, что их могут убить «потихоньку», притупляется. И зачастую многие люди, прошедшие войну и не раз рисковавшие своими жизнями на полях ожесточённых боевых сражений, погибают на гражданке, в нашем, обычном мире, например, в какой-нибудь банальной неравной дворовой драке. Исходя из моего опыта, могу с уверенностью сказать, что я из их числа. Постоянные игры в кости с судьбой, с богом или с самим чёртом на мою жизнь абсолютно притупили моё чувство самосохранения. Я без какого-либо страха лез в неравные драки, защищая свою честь и авторитет, или честь своего района. И вдруг мой порыв мысли прервал дикий рёв двигателя. Гелентваген сорвался с места и, не прекращая наращивать скорость, как будто он был на гоночном треке, понесся дальше по нашей улице, прямо в мою сторону, оставляя за собой огромные пылевые вихри. Моя рука быстро рванула к ведру и нащупала холодный ствол, прикрытый полотенцем. В следующее мгновение пистолет был снят с предохранителя и нацелен на автомобиль. Машина продолжала лететь по укатанной дороге в мою сторону. Слева от лавочки стоял высоковольтный столб линии электропередач, и я рефлекторно встал за него прижавшись к нему грудью, дабы загородить им хотя бы малую часть своего бренного тела. Гелентваген уже давно был на прицеле и оставалось только ждать, пока он подъедет ближе. Забежать во двор времени абсолютно не было, да и не хотел я убегать. Следя за летящим по не асфальтированной дороге, внедорожником, я все же продолжал размышлять только над одним, мучившим меня в то время, вопросом – это свои или чужие, и я больше всего склонялся ко второму. Машина уже была в паре метров от меня, мои мысли метались между тем, чтобы открыть огонь первым или нет. Я крепче сжал пистолет и взял на мушку водительское окно, готовый в любую секунду без раздумий нажать на курок. Но, к моему не малому удивлению, тонированный автомобиль пронёсся мимо меня на скорости больше ста, как спирит по прериям, заглушая звуки и крики радости толпы, которая веселившихся сейчас во дворе у Ахмеда, и дуло моего пистолета так же стремительно проводило его. Я ожидал, что в тот момент, когда автомобиль поравняется со мной, опустятся стекла, и в меня грянет очередь из всех стволов, но этого не произошло. Вдруг машина резко начала тормозить в метров пяти от меня, рядом с забором Ахмеда, максимально близко к тому месту, откуда доносились тосты смех и говор на каком-то восточном языке, которого разумеется я не знал. Джип окончательно затормозил, встав ко мне багажником. Отойдя от столба, я вышел на дорогу с интересом наблюдая, что же будет дальше, но всё же, не опуская оружия и не снимая гелик с прицела. С правой стороны пассажирского сиденья опустилось стекло и показалась рука, ее пальцы что-то сжимали, в ту же секунду через забор перелетели какие-то два маленьких шарика, один за другим. Автомобиль резко дал по газам. Я не смог сразу рассмотреть, что именно это было, но через пару секунд я понял, что к чему. Оглушительный грохот заглушил и шум толпы, и восточный говор. Огромный, коричнево-красный столп земли в перемешку с кровью поднялся в небо. В высоту он был намного, намного выше самого забора. У меня резко зазвенело в ушах, я прикрыл их руками и немного согнулся. Через какое-то мгновение в небо взмылся второй, теперь уже земляной столб. Ударная волна, в очередной раз, взъерошила мне волосы, а грохот уже второй раз раздавил мне барабанные перепонки. Я смотрел в сторону, в которую ехал гелентваген, но его уже там не было. Как можно быстрее я подбежал к забору, попытался заглянуть через него или что-то услышать, благо звон в ушах понемногу стал стихать. Передо мной предстала одна из самых ужасных картин, которую я видел в своей жизни. Наверное, такие воспоминания никогда не забываются. Во дворе стоял стол, на нем, рядом с ним и даже вдалеке, на земле лежали окровавленные тела людей, у которых еще пять минут назад был праздник. Кровь лилась ручьями, которые просачивались между стульев и ножками столов и всё ближе и ближе приближались к забору. Большинство из людей были нарядно одеты – солидные мужчины в красивых, дорогих и пафосных костюмах. Почти все лежали на земле, окроплённые своей и чужой кровью. Убийственное сочетание красоты и ужаса в одном флаконе. Один из празднующих в белом костюме корчился на земле от боли и дико кричал, держась за окровавленную руку. Другой, лежащий рядом с ним, держался за живот и тоже что-то истошно вопил. Другие мужчины и парни лежали в перемешку друг на друге, кто-то в сознании кто-то нет. Звон в ушах уже совсем сошел на нет, но на его место стали приходить крики и стоны людей. Я отпрянул от забора. В голову, с дурью локомотива, ломилась только одна единственная мысль. Какой бы жестокой не была месть, но всё равно им срочно нужен доктор! Через пару мгновений вспомнив, где же в деревне всё-таки может быть врач. Спрятав пистолет за пазуху, я сломя голову побежал на ж/д станцию. Мне показалось это вполне разумным, потому что там всегда должен быть фельдшер. Не успев добежать до конца улицы – до того места, где в первый раз показался гелентваген, я увидел заворачивающую буханку – это была карета скорой помощи. И до самого вечера врачи вывозили людей и оказывали им помощь. Ближе к вечеру все начало стихать. Но вся деревня пребывала в диком шоке, оказывается, у Ахмеда был день рождения, к нему приехали гости и родственники. Возле их большого дома до поздней ночи толпился народ. Свидетелей почти не было. Было человека три, четыре, но это были женщины, и когда участковый их опрашивал, на какой машине они были, они путались. Кто-то говорил, что это была тайота, кто-то утверждал, что это, вообще, была легковушка. В общем, ничего вразумительного, как и ничего общего с правдой. Может быть кто-то, кроме меня, что-то и видел, как оно было на самом деле, но никто ничего даже близко похожего на правду не говорил. Скорее всего, дело тут было в банальном страхе. После того, как я повстречался с буханкой, я вернулся на лавочку. Забрал улов и пошел домой, и налил себе чая. Люблю чай. Разум уже полностью вернулся, я, конечно же, понял, что это был Олег или его люди. Тут даже к гадалке не ходи. Это его стиль – огонь, пули и гнев божий. Кто бы там не был в машине, думаю, они вначале заехали в больничку. Потому что так быстро скорая подъехать не может. Дорогой друг, ты меня, наверное, спросишь, какие чувства я испытывал к тем людям, которые пострадали и были изувечены в этот день. Что ж я тебе отвечу, что абсолютно никаких. Да, именно никаких. Жаль мне их уж точно не было, но в то же время злорадства я тоже не испытывал. Эти люди просто получили по заслугам. Пожалуй, мой образ жизни и события, которые происходили в моей жизни и так или иначе влияли на меня, сделали меня чёрствым, грубым и очень жестоким. Однозначно, это факт. Этим вечером мы не переговаривались с дедом, в отличие от остальных наших родных, да и всей деревни в целом. Мне казалось, что он с одной стороны злится на меня за то, что я позвонил брату, но с другой стороны, мне кажется, он понимал, что иначе эту проблему решить никак нельзя. Наверное, многим просто могло показаться, что мы слишком подавлены и устали от столь внезапных событий. К моему удивлению, этой ночью мой сон ничто не тревожило – ни сны, ни кошмары, которые мучали меня уже долгое время, но несмотря на то, что мне ничего не снилось, я не плохо выспался. Наутро, как и планировал, я засобирался домой. Хоть меня и оставляли еще погостить, но я отбрехался тем, что якобы у меня много дел и всё такое, и поминай меня как звали. Напоследок я кивнул деду, ответив мне тем же, мы друг друга поняли без слов. Выйдя на улицу я снова, как бы случайно обернулся и окинул взглядом тот самый дом. Могло показаться, что со вчерашнего дня совсем ничего не изменилось: тот же забор, те же кусты, та же машина, стоящая у ворот дома Ахмеда, но что-то выдавало всё ещё напряжённую атмосферу. И этим «что-то» была тишина. Действительно, проходя проулок за проулком, я не услышал ни лая собак, ни гула мотоциклов, частенько проезжающих по деревенским проулкам, абсолютно ничего. Дойдя до здания деревенского вокзала, я снова сел на мою любимую электричку и поехал теперь уже в обратную сторону. И только проезжая элеватор, я вспомнил разговор тех двух женщин в поезде, когда я ехал в деревню. А ведь это могли быть именно те люди, про которых они говорили. Это могли быть именно те люди, которые поставляли наркотики по городам области. Ведь глухая деревня это одно из самых удобных мест, для того чтобы заниматься не только наркотиками, а вообще какой-либо тайной деятельностью, – место глухое, никому до тебя нет дела, деревенские жители с головой погружены в работу по хозяйству, лучше не придумаешь. Так или иначе, теперь уже это выяснить наврядли как-то можно. Думаю, что, не смотря на все яростные кровопролития, сегодня мы поступили правильно.