Aнна Санина - Возвращение. Книга-дорога для тех, кто любит путешествовать, но всегда возвращается к себе

Мягкий мятный мальчик молчаливо млеет

Молоко морское мерно молодит

Медленно надменно нить находит небо

Облако остыло. Осенью омыт

Мягкий мятный мальчик,

Молчаливый мальчик.

Не осень сейчас, но глаза у него цвета увядающих дубовых листьев…

Ёй, ко мне приближается дикобраз Эдди.

– Ше трохи, і ми відси підем. Я маю нині зайти до клубу. Там теж танці. Гай, мо з нами? 5 5 Еще немного и мы уйдем. Мне нужно зайти в клуб. Там тоже танцы. Идем с нами? (тут и далее укр. диалект) Мне так и хочется расшифровать его тирольский выговор в понятную комбинацию слов, увы, в большинстве случаев приходится переспрашивать или догадываться о том, что он пытается донести до моего слуха. Тогда я просто вспоминаю села своей украинской родины и колоритных людей, их населяющих.

– Но если ты хочешь спать, у меня там есть отдельная комната, – внезапно, увидев мою недоуменную и уставшую физиономию, Эдди переходит на хохдойч. Понимаю, что больше не выдержу никаких дискотек.

– Тоді ходи спати, 6 6 Тогда ложись спать – покорно соглашается Эдди.

Сжимая в руке розовую розу, я бреду за человеком, в котором странно сочетается малолетний наивный мальчишка и самостоятельный рассудительный мужчина, уродливый тритон и добрейший парень-рубаха. По дороге на дискотеку он рассказывает мне о своей первой и последней любви – русской девушке-стриптизерше, улетевшей домой спустя полгода их романтических отношений. Трагическим тоном Эдди сообщает:

– Вона хтіла моїх грошей, а не мене. Просила, і я завше мусив їй шось купувати. То майтки, то сумочку 7 7 Она хотела моих денег, а не меня. Просила, и я всегда должен был ей что-то покупать. То шмотки, то сумочку. .– Я так и слышу Эдди по-украински с сильным западным прононсом, но к тому, с частым тирольским шипением. – А ты… ты, не такая.

– Ты же меня еще не знаешь, Эдди, – я пытаюсь возразить ему, но это нелегко.

– Та лишайся і живи, сікі хоч. Я маю два ліжка у ціммері 8 8 Оставайся и живи сколько хочешь. Я меня в комнате две кровати. .

Говорю спасибо и мягко зеваю, скорее произвольно, чем с намеком, но Эдди все равно, он держится за руль, направляя свой Мерседес в белоснежную ночь, словно хочет переехать несущиеся секунды и удержать праздник под колесами.

Заходим в клуб. Там дымно и огненно. С пышными грудями декольте и животами, налитыми шампанским, фланируют девушки. Теплыми большими увальнями рассекают накуренное пространство юноши. Все здороваются с Эдди, жмут ему руку и целуют в щеку. Эдди – свой чувак, премилое невинное существо, уважаемая всеми персона. Еще бы, Эдди – один из немногих местных диджеев. Он гуру местной клубной культуры, он – «зачароване жабеня» тирольской принцессы, которая, правда, еще спит где-то, заточенная в замке среди альпийских гор.

И я проникаюсь уважением к Эдди. Но чем больше растет во мне чувство благодарности за подаренный праздник, тем большее я испытываю отвращение к его длинным рукам и кривым ногам, тем страшнее становится принимать его знаки внимания.

Мы поднимаемся на третий этаж, где музыки уже совсем не слышно. Эдди отпирает двери в небольшую деревянную комнату со столом, тумбочкой и кроватью.

– Отут фрише вэшэ, – Эдди достает из тумбочки свежее белье и кладет его на кровать.

«Как ты добр, мать твою», – думаю я, и с замиранием сердца спрашиваю:

– Эдди..а где будешь спать ты?

– А-а на углу. – Неопределенно машет рукой он. – Располагайся, приду через часа два.

Он уходит с гутенахтом на прощанье, а я медленно сажусь на кровать, чувствуя обезоруживающую усталость. Обещаю себе, что буду отпихиваться ногами. Усталость берет свое, и я падаю в постель одетой, придавленная сном.

А с вами такое бывало? Вы просыпаетесь в новом месте солнечным утром, раскрываете шторы, а за окном – горы. Горы: не далекие гиганты на горизонте и не маленькие холмы по соседству, а настоящие каменные великаны-исполины в белоснежье. И тепло в новогоднее утро. Голова не болит и вы одни, и пахнет деревом. И хочется окно нараспашку и всем кричать в изумлении: а с вами такое бывало?

Моего нового друга в комнате нет. Облегчение волной прокатывается по спине. Стук в дверь. Это, разумеется, Эдди. Вот он стоит на пороге, неуклюже покачивая сонной еще, длинной как у гориллы рукой. На нем только белоснежная рубашка длиной до середины бедра.

Эдди осведомляется, хорошо ли мне спалось. И на мой вопрос о его ночном лежбище кивает на соседнюю комнату. За углом.