Федор Ахмелюк - Сиреневое облако. Сны или явь - что выбираешь ты?

Это не смесь образцовой холостяцкой берлоги с «типичная квартира начала девяностых», как у него дома! Сотовкин жил с матерью, но та всегда уделяла мало внимания быту. Чисто, и ладно.

А может быть, Юлия просто ждала своего мужчину… и ради этого весь этот спектакль? А вместо него пришел какой-то ханурик с сумкой и еще паспорт предъявить требует.

– Вот, нашла. – Изящно откинув ширму, отделяющую комнату от прихожей, источая клубы пряного дыма, Камелина просочилась в зону досягаемости почтальона, держа наманикюренной лапкой наготове раскрытый паспорт. – Давайте извещение.

Нацарапав держащейся на последнем издыхании Максовой ручкой на бланке нужное количество цифр и букв, хозяйка протянула ему бумажку и ручку.

– Все?

– Там еще уведомление. – Сотовкин был готов стонать. Когда же кончится эта пытка? Домой хочу, черт побери!

– Какое уведомление?

– На обратной стороне конверта приклеен бланк, в нем тоже нужно расписаться.

Камелина недоуменно перевернула конверт.

– Вот эта штуковина. – Сотовкин двумя движениями пальцев оторвал узкую длинную полоску, исчирканную каракулями отправителя, и протянул Юлии. – Дата, фамилия и подпись.

– Ага, ясно… – щебетала девушка, выводя размашистую подпись на воспаленно белоснежной бумаге, уклеенной шестирублевыми марками с изображением Псковского Кремля. – Теперь все?

– Теперь все. – Сотовкин с чувством выполненного долга скатал извещение и уведомление в трубку и отправил в недра сумки. – До свидания.

– Была рада вас видеть и получить это письмо. Раньше мне все время совали извещения, а у меня сил нет на почту идти, – она похлопала густыми пушистыми ресницами и снова растянула губы в теплой улыбке. – Буду ждать еще!

Когда за спиной Сотовкина с измученным скрипом захлопнулась дверь этого дряхлого, но приветливого дома, ему показалось, что шлейф пряного дыма будет тянуться за ним вечность, но он отвалился на первом же углу. Миссия выполнена. Но… Камелина сказала, что его ждут другие. А может быть, не выпендриваться и поменяться участком? Но сдюжит ли сменщик, не задохнется ли в этом сладко-пряном дыму этого храма томности?

Решение пришло быстро и просто, как все гениальное. Сотовкин достал блокнот и принялся методично, медленно, с расстановкой, поругиваясь на не желающую писать ручку, перекатывать в него паспортные данные Камелиной. Раз она действительно живет здесь, ошибки быть не может, почтовый ящик у нее имеется – письмо не пропадет, а заполнить извещение Сотовкин и сам в состоянии. Да что там, обезопасить себя от лишних волнений. Откуда, кстати, они вообще взялись? Когда он вручал раньше письма подобным адресатам, конечно, было немного неловко, но все же не настолько же, и система безопасности не переводила сходу мысли на новинки кинематографа и живущих поблизости знатоков пива, которое самого Макса не интересовало.

Казалось бы, волноваться незачем. Мало ли симпатичных девушек с легким характером. На том же Кувецком Поле их просто дохрена. Не Камелина, так другая какая-нибудь. Однако же, дело обстояло просто. Сотовкину были по некоторой причине вредны подобные волнения. Они могли нарушить баланс в одной из сфер его жизни и привести к краху его планы. Планы, время которых настанет поздним вечером и ночью.

Брызги. Белая пена. Совершенно морская пена – на реке. Страшный, воспаленный сиреневый закат. Ощущение, близкое к невесомости.

– Скажи мне, – плачущим голосом говорила женщина, – любишь ли ты меня настолько, чтобы остаться со мной и дальше?

– Конечно, люблю. – Холодный, будничный ответ не был следствием просто равнодушия. Более того – он был следствием уверенности. Но женщина не могла этого понять чисто физически в силу некоторых причин.

– Но ведь… Она. Ты же видел ее, ты был у нее. Она такая милая, такая любящая, определенно настроена к тебе положительно. Она может то, чего не могу я.

– Что ты знаешь о реальности, – горько усмехнулся он. – Она гораздо более жестока, чем кажется отсюда.

– Та женщина?

– Нет. Женщина действительно очень мила. Жестока реальность.

– Почему?

– Потому что здесь я могу быть кем угодно, твердо зная, что ты любишь меня и будешь со мной. А там мне нужно быть не мной. Быть не собой, пожизненно играть роль, которая в довершение всего еще и не по душе тебе – это очень тяжело. Счастливый человек – только тот, который может быть собой. Я с тобой могу быть собой.

Сердито рокотала галька, скатываясь назад в реку. Пугающий штиль, тем не менее, не мог успокоить волны – казалось, их гонит сам дьявол из преисподней.