Федор Ахмелюк - Сиреневое облако. Сны или явь - что выбираешь ты?

Женский голос из форточки что-то неразборчиво прокричал. Форточка находилась в окне на углу, и что оттуда доносилось, Сотовкин не мог разобрать – доходил только факт, что оттуда вышел звук. Ага, она дома. Ладно, три минуты ждем, не откроет и не впустит – извещение в дверь и убираемся отсюда восвояси. С веранды, надо сказать, тяжелых запахов, присущих жилью алкашей, нариков, еле передвигающих ноги старух и прочих категорий адресатов, не могущих качественно следить за порядком в доме, не доносилось. Только запах мартовской сырости, к которому примешивалось что-то сладко-пряное. Барышня жжет ароматические свечи или пироги печет?

Шаги. Нет, не шаги, стук каблуков! Что за дьявольщина творится? Сейчас будет, как выражаются в интернете, разрыв шаблона? Можно уже бежать? Или это не Камелина, а женщина-полицейский, решившая проведать пропившуюся хозяюшку, а дабы не чуять вони, вылившая на себя флягу духов? А, пофиг… почтальон же, не просто на чашку чая… или водки забежал.

Дверь распахнулась. Существо, стоявшее на пороге, среди всего этого развала выглядело белой розой, брошенной на кучу старых тряпок. Прямая челка, томный взгляд, доброе остроносое лицо, стройная фигурка, упакованная в цветастое платье. Что добило – золотисто-зеленый, как июньский жук, лак на аккуратных длинных овальных ноготках. Сладко-пряный запах – духов, дыма ароматической палочки, неважно.

Секундная заминка. Холодность и пофигизм Сотовкина в кои-то веки ему пригодились.

– Камелина Юлия Викторовна – вы?

– Я, – произнесло небесное существо. – Письмо мне?

– Да.

– Наконец-то… Заходите в дом.

– Вообще, лучше вы паспорт возьмите, здесь извещение и заполните.

– Паспорт у меня в сумке, – улыбнулась Камелина. – Что такое искать паспорт среди гор всякой женской чепухи, которыми забиты такие сумки, вы себе представляете? Проходите, не стесняйтесь.

– У меня…

Сотовкин хотел сказать про аллергию на ароматические палки, но любопытство пересилило. На самом деле, никакой аллергии у него не было ни на что, кроме глупых людей. Но глупа эта Юлия или нет – определить с наскоку он не мог.

Кашлянув, он молча переступил порог и побрел по низким ступенькам в дом. Камелина захлопнула застонавшую ржавыми петлями дверь и последовала за ним.

Второй, что называется, разрыв шаблона. Тепло, мило и уютно. Пушистый ковер на полу, стол со стоящим на нем зеркалом на подставке, в углу на кровати – открытый ноутбук, на комоде – две шкатулки, заваленные всем, чем только можно, кроме гаек и пустых бутылок, и дымящий «подсвечник».

– Сыро в подвале, – объяснила хозяйка, – вот и жгу эти штуки. Вы садитесь, вон, на сундук, я сейчас паспорт найду и к вам выйду. Ничего, что я долго не открывала? Я была… кхм… немного не одета.

В задницу все это! В задницу ! Что там за фильм такой, «Левиафан»? Посмотреть надо бы, да он только-только в кинотеатрах появился – пиратки нормальной еще нет, а платить за фильмы – Сотовкин бы и рад поддержать творца, да сам с дырой в кармане. Интересно… Ивовый, 29? Так и другая Камелина, та, что певица, в такой же развалюхе живет. Только еще и некрашеной до кучи. Тьфу, опять не то. Да ну их лесом, Камелиных этих. Обеих. А они, наверное, родственницы. Да что хоть опять не туда занесло… А нету ли у меня письма для Гены Быкова из тридцать пятого дома? Письма нету. Грустно, Гена бы пивом угостил. Забавный дядька. Все. Никаких хождений к женщинам… да не, пофиг. Пофиг!

Камелина, наклонившись над столом, на котором лежала сумка, сосредоточенно в ней рылась, извлекая всякие интересные мелкие предметы женского бытия. Женское бытие Максу Сотовкину было мало интересно, и он смущенно отвел глаза на вешалку с верхней одеждой. Белоснежный пуховик с пушистым воротником, длинное пальто, внизу две пары сапог – на шпильках и на нормальных каблуках.

Дым палочки разъедал ноздри, заволакивал уши и глаза…

Ах ты ж. У нас ведь есть еще одна Камелина, Наталья Викторовна, примерно его, Максовых, лет. Теплая, дом пятнадцать. А вообще. Да какая к черту разница?

Так. Ребят, простите, но… Если этой женщине было не лень натянуть колготки, чтобы выйти, черт побери, всего лишь забрать чертово письмо у чертова почтальона, причем не теткинские недоштаны из ткани толщиной с солдатскую шинель, а тонкие капроновые колготки, которые от одного неверного движения рвутся в клочья, то какого же беса она живет в таком ужасном разваленном доме? Сотовкину казалось, что под ним ходит пол – настолько гнилым ему казался этот дом. Но… Гнилой, да. Но зато какой теплый и уютный.