Саша Невская - Горький чай & приторный кофе

я знаю крики,
я вижу ад.
я знаю, как жертвы порою бывают велики,
что за убийство не бывает наград.

но это неважно, ведь я – всего лишь металл,
что никто не желает видеть мораль,
ведь людям плевать, кто страшною смертью от меня пал,
ведь я —
всего лишь
бездушная
мертвая
сталь.

так и живём.
птенцы падают из своих гнезд,
люди травятся любовью своей токсичной,
люди мучаются от своих несбыточных грёз.
и вроде бы, все, как обычно,
свечи догорают быстрее, чем погаснет свет.
но знаешь, чертовски мне непривычно,
что верность моя тебе отдаёт обет.

но я же сильная.
я знаю дурную судьбы привычку:
ты сам птицей полетишь из гнезда,
когда человек подберет к твоей душе отмычку.

ты знаешь, наверное,
во мне победит это самое наваждение,
потому что выберу единственное решение:
несмотря на то, что дико боюсь упасть,
я выберу
птичье
прямое
падение.

для каждого есть боль своя.
для прохожей девочки боль – бросить на дороге мячик,
для мальчика боль – потерять новую машинку,
для подростка боль – знать, что ты для него ничего не значишь,
для женщины боль – готовить квартиру к поминкам.
для отца боль – видеть, как его ребёнок плачет,
для влюбленного боль – всего лишь воспоминание,
для палача боль – невозможность поступить иначе,
для влюбленной боль – есть боль расставания.

а для меня есть настоящая боль – терять тебя, рушить нас своими собственными руками,
и быть твоим слабым местом,
не имеющим
никакого
права
на существование.

раз.

я смотрю сквозь стакан с темным вином,
я вижу осколки наших несказанных фраз.
я помню, как думал, что скажу тебе об этом потом,
когда все же выплыву из зеркал твоих глаз.

два.

не танцевать нам больше пьяными на рассвете,
теперь нас разделяют тысячи чертовых километров.
господи, меня шатает от мысли о том, сколько между нами городов,
меня сбивает, когда я думаю, какими были бы наши дети.

три.

я слышу твой слабый запах, в нем – океаны печальной безбрежности.
я разучился уже плакать,
но когда вспоминаю, сколько в тебе, такой хрупкой, было ломающей нежности —
я прыгаю с головой в туман неизбежности.

четыре

не молчать нам уже, лёжа на крыше машины,
не смотреть на звезды, не обливать друг друга спиртным.
не дыши,
не кричи,
не молчи, не молчи, пожалуйста, не взрывай во мне мины.
в моих мыслях – лишь ты да сигаретный дым.

пять

я думаю, наверное, так легко умирать
тем, кто потерял своей жизни штурвал.
подрывает бомбами внутри морскую гладь,
и если во мне не потоп из мыслей о тебе,
то уж точно
настоящий
девятый
вал.

я говорю себе:
тише.
замолчи, затихни, закрой свой рот.
я задыхаюсь.
страшнее всего не это.
страшнее всего то, кто меня душит.
это я.

я сама на себя сверкаю глазами.
я смотрю на костлявую себя,
я смотрит на меня и жмет мне на горло своими ногами
со всей силы.
её глаза не мои, не зелёные,
это сверкающие первобытно-алым рубины.

я с жалостью улыбается, трогает свои выпирающие ключицы и говорит:
«у тебя таких никогда не будет.
неудачница.
неужели физические потребности для тебя выше моральных? или твоё стремление к идеалу кто-то сломит?
или ты от меня, глупая, прячешься?»

я бьюсь в агонии, хватаю я за ногу.
я смеётся страшным смехом.
«неужели ты решила спасать всех и, не хотя того, быть подобной несуществующему Богу?
ты закапываешь меня в себе, считаешь меня своим грехом?»