Геннадий Мурзин - Извивы судьбы. Современный любовный роман

– Присаживайтесь, товарищи офицеры.

Казалось, чего им бояться? Нет причины. Однако ж, поджилки-то все равно подрагивают. По привычке. Принято как-то было страшно бояться начальника училища. Может, из-за его вечной суровости и придирчивости? Курсанты четко знали: любая встреча с генералом не сулит им ничего хорошего.

Красников молча с минуту изучал офицеров. Они ёжились под его взглядом. Потом генерал отрывисто заговорил:

– Принял решение… Направляю в Москву, – офицеры, пожав плечами, переглянулись. – В Кремль… На традиционный прием выпускников военных училищ… Вас – двое… Ясно?

Офицеры вскочили. И гаркнули:

– Так точно, товарищ генерал.

По чести-то говоря, им ничего не ясно. Однако, усвоив, что с лишними вопросами в армии лучше не соваться, не стали что-либо уточнять. Они знают, что за них все решат другие, те, кому это положено, в том числе сообщат в часть о причине задержки их прибытия к месту службы.

– Вот и хорошо… Остальное – с майором Щербаковым.

– Разрешите идти? – вновь одновременно гаркнули офицеры.

– Да, – ответил Красников и махнул рукой. – Ведите себя там, как положено уральцам, понятно?

– Так точно, товарищ генерал!

– Не опозорьте честь училища…

Козырнув, офицеры вышли. В приемной их поджидал майор Щербаков, в руках у которого были готовые проездные документы и командировочные удостоверения.

– Деньги – в финчасти, – сказал он. – Форма – парадная, ясно?

– Так точно, товарищ майор!

Утро следующего дня. Офицеры – на первой платформе железнодорожного вокзала. Подали состав фирменного поезда «Урал». Вот восьмой вагон. Пожилая, но ухоженная проводница, проверяя проездные документы офицеров, заметила:

– Как с картинки…

Офицеры не без удовольствия хмыкнули. Офицеры поднялись в вагон. Удивились: вагон-то – «СВ», купе двухместные. Ковры мягкие кругом, зеркала, накрахмаленные шторки и салфетки – шик, блеск, красота!

Через двадцать пять часов скорого пути Осинцев и Соловьев были на перроне столичного вокзала.

Они вышли с территории Кремля через Боровицкие ворота, оставив слева царь-колокол с огромным осколком от него и царь-пушку, возле которых крутились туристы, фасад Кремлевского Дворца съездов. Прошли мимо памятников. Потому что утром были и даже сфотографировались. Повосхищались русскими мастерами-умельцами, сделавшими этакие махины.

Они – это лейтенанты Осинцев и Соловьев. Прежде-то шапочно были знакомы, а теперь, сначала в поезде, а потом и в Москве, сошлись близко, стали общаться накоротке, по-приятельски. Поначалу Соловьев, правда, в общении избрал покровительственный тон, менторский (как-никак из семьи, глава которой служит в политуправлении Уральского военного округа и в дружеских отношениях с самим членом военного совета), однако уже на второй день, забыв про высокомерие, сменил тональность общения. То, что парень без роду и племени, сирота, не аргумент, чтобы перед ним важничать; простоват уж очень и наивен, но это, по мнению Соловьева, пройдет со временем. Сейчас оба под впечатлением от приема в Кремле. Оно понятно: где еще столько прославленных людей увидишь – генералов и маршалов? А Верховный Главнокомандующий? В телевизоре видели. Оба сошлись на том, что Верховный в телевизоре глядится лучше. Да, тоже в разговоре пришепётывает и клацает вставными челюстями, но все-таки не выглядит такой развалиной. На самом-то деле… По паркету шаркает, еле волоча ноги. Заговаривается. Осинцев, поразившись, наклонился к уху Соловьева и прошептал:

– Шел бы на пенсию, если сил уже нету. Зачем, скажи, так себя мучить?

Соловьев, услышав этакое, даже в лице изменился. Поозиравшись, убедившись, что, кажется, соседи не слышали крамолу, приложив палец к губам, ответно прошептал:

– Тише… Как можно такое вслух говорить? А услышит кто?..

– Подумаешь, – легкомысленно заметил Осинцев. – Я же правду сказал. И сочувственно. К тому же партия учит нас правдивости…

Соловьев передразнил:

– Учит, учит… Мало ли чему учит тебя партия.

– Как это?

Соловьев раздраженно махнул рукой.

– Отстань… Потом… В номере… С глазу на глаз…

Новоиспеченные лейтенанты живут в двухместном номере гостиницы «Украина», на двадцать втором этаже. Окно выходит на Москва-реку, на широченный мост через нее и на здание «СЭВ», полураскрывшего лепестки-створки. Слева, вдали видна еще одна сталинская высотка – здание МИДа.