Геннадий Мурзин - Извивы судьбы. Современный любовный роман

Осинцев осёкся. Потому что увидел, как передернул плечами Соловьев.

– Оставим батю в стороне, ладно? Я ведь не трогаю твоего…

– А если бы и тронул? Мне не стыдно за отца: боевой летчик погиб от рук «духов».

– А мне… стыдно, да? Каждый служит там, куда послала родина.

Осинцев посмотрел на Соловьева искоса и надолго замолчал.

Елисеевский остался позади. Офицеры вышли на Пушкинскую площадь: слева издательство «Известия», а справа – памятник поэту.

Соловьев первым закончил затянувшуюся игру в молчанку.

– Здесь, будто бы, собираются избранные…

– Не понял?

– Место встречи влюбленной московской богемы, – разглядывая памятник, ответил Соловьев.

– Правда ли? Или опять всего лишь слух?

– Есть возможность или опровергнуть, или подтвердить.

– Это как?

– Чудак! – Соловьев рассмеялся, позабыв про пробежавшую между ними черную кошку. – А вот, – Соловьев легонько кивнул в сторону, – гляди, какие девчонки? Их двое… Как раз…

– И что?

– А то! Если не ошибаюсь, мы понравились девчонкам. Гляди, как зырят и перешептываются?

– Явное преувеличение.

– Да, нет, ты только глянь! Глаз не спускают.

Осинцев сказал:

– Думаю, что москвички, а не приезжие.

– Тем более!

– Нужны мы им… У москвичек таких, как мы, – вагон и маленькая тележка.

– Нехороший ты, Лех, человек.

– Почему?

– Сомнений в тебе выше головы. И к тому же принижаешь провинцию. Настоящие женихи, считают москвички, живут в провинции. И потому сразу западают.

– А москвичи, чем нехороши?

– Гнилье – не люди.

– Не говори плохо, если не знаешь.

– Я?! Не знаю? Волосатики! Хиляки! Плевком – перешибешь.

– Самоуверенности в тебе – о-го-го!

– Давай, а, подойдем? Вдруг отколется и познакомимся? Будет, что вспомнить.

Осинцев тоже скосил глаз в сторону девчонок.

– Ничего… Приличные… Особенно та, которая стоит, облокотившись о капот «Волги»… Обожаю блондинок.

– Отлично! – воскликнул Соловьев. Его эмоции выплескиваются через край. – Твоя – блондинка, моя – брюнетка. Идет, а?

– Ну… не знаю… Удобно ли приставать на улице?

– Только не комплексуй. Все будет отлично!

– Да? Уж такой ты скорый… Не говори «гоп», покуда не перепрыгнешь.

– Мы их снимем. Легко.

– Уверенность, плавно перетекающая в самоуверенность.

– Давай, хоть попытаемся?

Не устоял Осинцев и сдался под таким напором. Сдался нехотя. Он не верил, что может что-то выгореть.

– Ну, хорошо…

И офицеры, хорошо поставленным шагом, направились в сторону девчонок.

– Позвольте…

Блондинка тотчас же оборвала Соловьева, а у Осинцева ревниво защемило что-то внутри: ему показалось, что блондинка смотрит на Соловьева как-то не так.

– Откуда такие щеголи? – она зажмурилась. – Ослепнуть можно от такого-то блеска.

Брюнетка залилась смехом.

Осинцев смутился, покраснев, отвел взгляд в сторону. Соловьев, наоборот, осмелел. Нахальничая, сказал:

– Мы – из провинции…

Брюнетка, хохоча, спросила:

– Из тамбовской или рязанской? Впрочем, – она окинула офицеров жгучим взглядом, – чего это спрашиваю? И без того видно: провинциал – он и в Африке провинциал.

Соловьев ответил, ничуть не смутившись, важно и с достоинством:

– Мы – из Свердловска, – Соловьев ответно улыбнулся девчонкам. А уральцам, – он прищелкнул пальцами, – всё нипочём… Даже столица.

– Ах, вот как? – веселясь, откликнулась блондинка. – Оно, да: Свердловск – не Рязань.

Соловьев решил блеснуть эрудицией.

– Между прочим, опорный край державы…

Брюнетка подхватила:

– Её добытчик и кузнец.

– Да… А что? Не так? – Соловьев, насупившись, притворился обиженным. – На уральцев можно положиться. Не мы ли пришли москвичам на помощь, когда в сорок первом слишком горячо стало? Пришли, своей могучей грудью встали и стояли на смерть.

Блондинка поспешила уточнить:

– Не вы, а ваши отцы

– А что? Мы хуже отцов наших? – Соловьев картинно повернулся. – Разрешите представиться: Никита… Соловьев…

Блондинка, встряхнув длинными густыми волосами, спросила:

– Товарищ ваш, что? Безъязыкий? Молчит и, краснея, все в сторону смотрит. Он, что, такой скромник или прикидывается?

Осинцев, понимая, что ведет себя не слишком-то дружески, продолжая не глядеть на девушек, выдавил из себя:

– Осинцев… Алексей…

Блондинка прыснула и отвернулась.

– Алексей-Алешенька, выходит?

– Почему смеетесь? Почему отворачиваетесь? – Осинцев явно обижен. – Если не нравлюсь, то…