Любовь Романова: Детки (сборник)

Звонок разразился сиплой трелью, и класс начал вставать из-за парт. Нюфа, отклячив пятую точку, полез в рюкзак. Сзади захихикали – заметили. Он затравленно обернулся. Пошарил пухлой рукой за спиной, проверил, не приклеил ли кто записку вроде «Меня любит физрук». Снова оглянулся, но народ успел сделать серьезные лица.

Нюфа шел по школьному коридору, а в затылок ему ухмылялся зоопарк нашей французской гимназии. От первоклашек до учителей. Сзади, на штанах ботаника, маячил след от разлитого Дроном подсолнечного масла. Наверное, Нюфа, как все студни, таскал под брюками толстые подштанники, поэтому ничего подозрительного не почувствовал.

– Эй, Миш! – Лазарева приняла позу фотомодели и поманила его пальцем. Я видел, как у Нюфы дрогнули плечи. Он был в нее слегка влюблен. А, может, и не слегка. Стихи ей писал – Светка мне показывала – по-французски.

– Ты какими подгузниками пользуешься?

Нюфа застыл. Улыбка никак не желала сползать с его пухлых губ.

– Что?

– Какими подгузниками, спрашиваю, пользуешься? – Светка добавила децибелов, и коридор вмиг наполнился не сдерживаемым больше смехом.

– Я не…

– Купи другие. Эти протекают! Сочувствую. Жить с энурезом непросто.

Несколько секунд Нюфа стоял неподвижно, потом резко развернулся и пролетел мимо меня, обдав запахом пота и жареных семечек. К его чести, надо сказать, он не стал при всех разглядывать свои брюки – сразу помчался в туалет. Ему повезло – следующим уроком была физкультура. Он натянул спортивные штаны и ходил в них весь день, вызывая замечания учителей и насмешки одноклассников.

Правда, нам уже было не до него. Физрук объявил, что всех пацанов на следующей неделе отправляют на военный слет: будем ползать на брюхе и копать траншеи на скорость. С одной стороны, перспектива так себе, с другой – три дня свободы от уроков. Эта новость заставила нас на время забыть о Нюфе.

Я не хотел ехать на слет. Но физрук ткнул пальцем мне в грудь и дыхнул перегаром:

– Едешь, ботаник! Оценка по физкультуре пока еще идет в аттестат. Понял?

Конечно, понял. Чего тут не понять? Я снова попал в коридор. Как лабораторная крыса. Бегу, а за спиной падают заслонки из оргстекла, отрезая путь назад. Впереди взведенная крысоловка. Один удар, и нет мальчика. Але! А был ли мальчик? Лапы стегают удары тока – останавливаться нельзя. И я бегу. Ничего, три дня – это совсем немного. Нужно только пережить.

Нас привезли в детский лагерь. Кирпичные двухэтажные корпуса, в которых на зиму отключали отопление, выглядели уныло. В пропитанных осенней сыростью палатах пахло подвалом и гнилыми яблоками. Прапорщик, похожий на богомола, выдал каждому поношенный камуфляж. Велел к вечернему разводу переодеться.

Штаны, конечно, оказались мне малы. Обтянули ляжки как женские лосины.

– Да-а, Нюфа, с задницей тебе повезло! – хмыкнул Мороз, проплывая мимо со своей свитой – долговязым Дроном и Леней, похожим на приземистую табуретку.

На Сане Морозове пятнистые штаны смотрелись как родные. Наверное, так и было. Он вполне мог купить их заранее – внешний вид занимал в его системе ценностей едва ли не главное место.

Мороз был живым доказательством того, что все гороскопы не стоят и яблочного огрызка. Мы родились с ним в один день – восьмого сентября. То есть, по идее, должны были отличаться друг от друга не больше, чем два яйца из одного контейнера, но на самом деле в гимназии сложно найти двух более непохожих людей. Он – звезда. Лидер. Такого забрось с парой десятков человек на необитаемый остров – обязательно станет вожаком. Высокий, красивый. Саня играет на гитаре и поет про вечную любовь, если рядом есть девчонки. А если нет – про Чечню. Я иногда представлю, как Бог отмеряет каждому человеку талант. Этому – один черпак, этому – два, этому – полкастрюли. Наверняка мы с Морозом шли друг за другом, и ему по ошибке досталась моя порция. Как иначе объяснить, что у Сани есть внешность, слух, способность командовать, а у меня – ничего? Разве только бабский зад!

– Вот это вещь!

Возле грязного окна в коридоре собралась компания, разглядывающая продолговатый предмет. В лагерь согнали старшеклассников из разных школ, но на этом этаже жили только пацаны нашей гимназии.

– Миш, глянь, какая у Мороза фляга! – кровь глухо ударила в виски – я не помнил, чтобы Лёня когда-нибудь прежде обращался ко мне по имени. Это настораживало.

– Трофейная, – снисходительно бросил Мороз. – Прадед подарил. Он ее из Германии после войны привез.