Александр Стар - Неважно

А мать то и дело говорила, что она со мной «поиграется и бросит». Когда я приглашал Сашу в гости, то в доме у нас ненароком случалось нечто странное, – то электричество вырубится, то сосед с крыши упадет, то зеркало треснет. Бабушка все это на Сашу списывала, дескать у нее корни исторические такие, и «мало их на костре сжигали». В общем, Саша довольно быстро поняла, что здесь ей не рады и улетела, реально улетела.

Дело все в том, что она познакомилась в соцсети с Катей (мне тоже это ни о чем не говорит), все что я узнал, так это то, что она из Польши и любит девочек. Европейские ценности блюдут свое и, Саша, по исполнению 16-ти лет, тут же ринулась к ней. Так я потерял свою пассию.

Пройдут годы, она будет снова в Москве. Мы спишемся и встретимся вновь. Она уже не так очаровательна и красива, как мне это казалось раньше, и вообще мы очень удивимся тому, как время меняет нас: меняет внешне и внутренне. Тогда мы сходим в кинотеатр (вроде бы на «Президента Линкольна или охотника на вампиров»), обменяемся дружескими объятьями, и, пролетев под летним ливнем, разойдемся по домам. Пару раз я навещу ее в сувенирной лавке (там она работает), но у меня уже будет свой Женя, а у нее своя жизнь. Пустота. Больше ничего.

В каждом из нас подвох.

В каждом из нас бардак.

В каждом из нас бог.

В каждом из нас наг.

Каждый – глубокий вздох.

Но как же все это? Как?

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Боже, милостив будь ко мне, грешному, Аминь, – такова утренняя зарядка Виктора. Сидя перед столом он придвигает тарелку с жареной курицей и продолжает. – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистой Твоей Матери и всех Святых помилуй нас. Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе, – взгляд его направлен на близлежащий псалтырь с золотой окантовкой и крошечной иконой Пресвятой Богородицы. – Царь Небесный, Утешитель, Дух истины, везде пребывающий и всё наполняющий, Источник благ и Податель жизни, приди и вселись в нас и очисти нас от всякого греха и спаси, Благой, души наши.

Глаза Виктора наполняются безжизненной кровью, в которой бурлит вулканическая лава, напоминающая бесформенную скульптуру Иуды в Свияжске. Его изуверская вилка тычет по теплой голени курицы, смотрящей на картину Брюллова «Последний день Помпеи». Тонкие пальцы святоши (словно перебирая по клавишам меланхолического фортепиано) плавно скользят по бесчувственному крылышку мертвого существа. «Плохо прожарено. Кровь течет. Как же я боюсь крови», думает Виктор и, одновременно с этим, брезгливо откидывает тарелку в мусорное ведро, – там еще находятся сгнившие бычьи яйца, пару надкусанных осьминогов и недобитые тараканы, которых Виктор уже год пытается выселить из своей квартиры, но главные юристы в насекомом муниципалитете, считают, что Витёк подписал абсолютно честный контракт (как Англичане с Индейцами) и, поэтому, тараканы всячески негодуют по поводу их изгнания. Не дай бог Виктору стать героем Кафкианского Превращения.

Сатирикон берет свое и наш протагонист отправляются на работу. Его руки совершенно свободны, и сам он свободный. «Холостяцкая жизнь наводит тоску куда меньше, чем порядок наводит женщина. Мне нравится играть словами, понимаешь, одинокие люди ни на что большее не способны», в частных беседах с самим собой говорит Виктор смотря в зеркало (его любимое жилистое отражение постоянно соглашается с ним, подмигивает ему, кивает ему, вглядывается в морские глаза белоснежной девочки, стоящей за наблюдателем). Иллюзия наполняет комнату берисфическим ароматом (нечто среднее между звуком наполняющим водой ванну и утопленником издыхающим последние пузырьки) и заносчиво гонится вслед за убегающим Виктором.

По приезду в офис, Виктор первым делом знакомится с очередными историями посетителей: пол, год, семейное положение, основная проблема и т. д. Каждые полчаса в рабочий кабинет Виктора заходит молодая брюнетка с порцией макулатуры и чашечкой свежемолотого кофе (замечу, что она его молотит ежедневно на протяжении пяти лет) и в этом уже существует свой ракурс на неизменную жизнь Виктора.

– Офелия! – надменно машет волосатыми руками Виктор.

– Да, Виктор Константинович? – ласкова отвечает брюнетка.

– У вас сегодня изумительное платьице, – с некоторым трепетом в глазах припевает Виктор.

– Для вас же стараюсь, – улыбается Офелия и выплывает из кабинета.

Виктор закуривает очередную сигару (подаренную ему лично от Кубинского психиатра, с которым он общался на протяжении полувека, а затем покончил с этим общением в силу непредвиденной смерти чернокожего старичка) и, потирая блестящими лакированными туфлями половичок, Виктор всматривается в идущих сплошной чередой психологических зомби и, цепляясь за каждое их слово, за каждый их звук и телодвижение, вытаскивает из них клешнями душевную болезнь (чаще всего эта болезнь именуется – одиночеством), но врачи любят давать ей более сакраментальные названия, типа: СПИД, рак, Альцгеймер и т. п.