Татьяна Гаврилина - Последний акт «симфонии»

Ан, нет!

Натура Никона брала свое! И, едва успев завершить одну войну с царем, он, чуждый подлинному духовному подвигу, затевает другую. Поток мелочных никоновских придирок к обслуживающей его монастырской братии не иссякает. Он буквально забрасывает Кремлевский дворец жалобами и доносами самого ничтожного свойства. «Не вели, государь, – выводит он в очередном своем послании, – кирилловскому архимандриту с братией в мою келью чертей пускать!» И царь не оставляет старческую «чертовщину» Никона без ответа. Он реагирует, принимает меры, объясняется с жалобщиком по каждому его нытью.

Тоскуя по-настоящему и большому делу, Никон, бросаясь из одной крайности в другую, неожиданно обнаруживает в себе чудотворный дар врачевателя. И вскоре со всех окрестных деревень потянулись в келью к «святому старцу» за исцелением от тяжких недугов и немочей больные, убогие и увечные. Пытаясь в очередной раз обратить на себя внимание, Никон, обгоняя людскую молву, спешит первым известить царя о своих необычных способностях. Он с «божбою» уверяет Алексея в том, что будто бы был ему от Всевышнего послан глагол: «Отнято у тебя патриаршество, зато дана чаша лекарственная: лечить хворых». Для большей убедительности новоявленный чудотворец прилагает к извещению длинный список излеченных его молитвами и настоями просителей.

Но из всего этого бахвального послания Никона царь Алексей Михайлович извлекает только одну фразу – «отнято патриаршество». Отнято! Да, так и есть! Отнято по его царскому настоянию, вопреки действующему уставу Церкви и законам человеческой совести!

Царь понимает, что Никон прав! Раздавленный тяжким чувством вины перед ним он полон раскаяния, он готов многое в их отношениях пересмотреть и исправить, но что-либо действенно изменить более не в его власти!

Новый патриарх Иоаким – личность темная и малосимпатичная зорко следил за тем, чтобы склонный к необдуманным поступкам государь не рассиропился и не призвал неугомонного старца в столицу. А в том, что такие намерения у Алексея Михайловича были, он с некоторых пор не сомневался!

Много в конце своей жизни и тяжко болея, Алексей, пребывая в глубокой подавленности, не однажды с запоздалым прозрением провозглашал, что все его нынешние невыносимые физические и душевные страдания есть страшная расплата за ошибки, которые он так неосмотрительно и необдуманно в свое время совершал.

Переживая снова и снова события двадцатилетней давности, он не лукавил перед собой и имел мужество признать, что по младости лет был излишне самонадеян и не затруднял себя выбором средств для достижения честолюбивых намерений.

1649 ГОД и РАНЕЕ

***

В январе 1649 года в сопровождении шумной и пестрой по составу свиты проездом из Малороссии в Москву прибыл нежданно-негаданно Иерусалимский патриарх Паисий. Таких важных визитеров русская столица не видела уже давно, пожалуй, со времен царствования Бориса Годунова. Напуганные многими трагическими событиями, происходящими на Руси в последние десятилетия, а это и грозные годы Великой смуты, и тревожные годы междуцарствия, иностранцы объезжали московские земли стороной – подальше от греха и от разбойников.

Но стоило только боярскому клану Романовых утвердиться на царстве и навести в стране, разоренной польскими шляхтичами, державный порядок, как всякого рода коммивояжеры, путешественники и авантюристы нескончаемой вереницей потянулись в холодные Московские земли в поисках лучшей доли, приключений и коммерческих выгод.

Корысть была положена и в основу патриаршего визита.

Как известно, к середине ХVII века православный Восток находился под игом Османской империи более двухсот лет. Влача жалкое и униженное существование, прозябая в условиях крайней нужды и дурного обхождения, Восточные иерархи вынуждены были, уподобляясь нищим и убогим, ездить по миру с сумой, христарадничать и собирать подаяние. Милостыня, выпрошенная Восточными патриархами у православных государей, и была тем самым единственным доходом, который позволял им прокормиться и сохранять свои приходы. Однако столь длительное пребывание в состоянии рабской покорности и зависимости, с одной стороны, от веротерпимости истинного хозяина страны – от султана, а, с другой, от благодеяний и щедрот православных господарей испортило Восточных первосвятителей, превратив их из рыцарей духа в угодливых лицемеров. В погоне за большими деньгами они не только не гнушались преступать законы христианской морали, но и нередко отстаивали интересы того подателя, чье подношение превосходило дарения всех остальных. Утратив с течением времени такие важные святительские качества, как принципиальность и честность, они более походили на торгашей, предлагающих сильным мира сего услуги, непозволительные для лиц высокого духовного звания.