Алексей Кобленц - Полное лукошко звезд. Эссе

А вот совсем недавно я заметил, что индюк может менять цвет кожного покрова шеи и, естественно, (как это там у него?) подбородка. Делает он это, видимо, по обстоятельствам, известным только ему самому. Такое наблюдение. И узнал я об этом буквально на днях. Раньше-то у меня с индюком тесных контактов не выпадало, а когда я подсмотрел за этой удивительной для меня способностью индюка, то как раз и подумал – большинство людей тоже меняются в зависимости от обстоятельств. Меняют суть, манеру общения, отношение. Кому-то следует, по их мнению, польстить; а кого-то, часто и незаслуженно, можно и поругать. С одним так, с другим этак, да зачастую раздуваясь от лживой важности, красуясь… Ну, прямо как индюк! А вот так вот ровно, одинаково, вне зависимости от рангов, званий, нужности или даже и бесполезности – мало кого найдем относящихся на одинаковом уровне. Перечитайте «Хамелеона». Действительно, куда я-то лезу со своими?.. Прости меня, Дюня, мой знакомый индюк, за сравнение! Ты-то настоящий! А мы вот как-то от тебя отстаем. По сути. По всамделишности. Прости.

Страшно заглядывать в себя в поиске богоугодных качеств… А вдруг не найдешь?.. Притвориться-то, разумеется, можно… Но от Него куда скроешься? Весь как на ладони! Вот и не надо бояться поиска, но безрассудности – стоит. Во всем. Везде. В себе. Понять как-нибудь, что ошибка, она не ошибка, а элементарная подлость и что оправдания подлости нет и быть не может… Бойся совершать такие, так называемые тобой, ошибки, тогда и бояться будет нечего. Разум только не теряй, не давай ему просохнуть, не позволяй ему кемарить, дабы не нарожал он чудовищ. Смотри, как просто! А ты говоришь – купаться…

На импортном, добротном, наверняка дорогущем автомобиле сидела, красуясь на солнышке и перебирая своими радужными крыльями огромная по городской мерке стрекоза. Я аккуратненько снял ее с капота, она протестующее зашевелила лапками в моих руках. Тогда я предложил ее случившемуся рядом мальчишке лет двенадцати. Хочешь? Если б ты ему показал пятьсот рублей, – опередил потянувшегося было к стрекозе пацанчика его папахен, – тогда конечно, он бы взял… Чего мне оно вспомнилось? Стрекозиному делу минул, наверное, десяток с гаком лет… Мальчик наверняка уже стал, по образу и подобию своего папы, порядочной сволочью. Чего мне оно вспомнилось? Сколько времени прошло, а, вишь, не вылечило стрекозиного дела время… Надо к психоаналитику, что ли? Время-то лечит, но доктор быстрее. «По-орядочной» сволочью стал сынуля… Наверное… Дай, Боженька, мне ошибиться! Чьи же еще руки способны поправить последствия долбящего меня по кумполу минувшего уж сколько годов стрекозиного дела?..

Меня трудно обмануть, но все равно обманывают. Тоже ведь труд! Где не доплатят, где цены незаконно взвинтят, где просто обманут. Так, от не хрена делать. Я же вижу! Делают они это в своих интересах – корыстных ли, выпендриваясь, просто так, даже не задумываясь обманывают. Врут газеты, фабрики, заводы, и как-то фальшиво гудят пароходы. Я же вижу! Могу ли я существовать в подобных условиях? Быть всегда и всюду откровенным, чистосердечным, милосердным? Это уж надо быть вообще – ку-ку! О, девушка, у меня как раз то, что вы ищете! Пройдемте! Вот дура-то! Ладно, сейчас она у меня быстренько найдет… И идет ведь, смотри, идет! Ладно, некогда мне, некогда… Потом, потом поговорим.

Одинокий, он, как его не крути, все равно одинок. Он может ломиться сквозь толпу, а может идти вместе со всеми в одном строю, но все равно будет ощущать себя изгоем, субстанцией даже не переваренной и испражненной, а выблеванной. А, увидев впереди маленький вымпел подходящего ему цветового решения, станет постигать его, порой и не сумея настигнуть до самого настоящего конца. И сам во всем, вроде, виноват, и все такое, но факт одиночества остается фактом, как его тоже не крути. Продайте собачку. Ну, здравствуй, Дружок!

Крайнее… Крайнее… Как мы приходим к своему крайнему состоянию, приграничному сначала к духовному, а затем и к физическому концу? Мы?.. А кто это – мы? Далеко не все мы испытываем разрушающего нас крайнего. Разве не так? Да что вы! Все ведь так относительно… Послушайте, вдумайтесь, поймите! Гляньте вокруг – может, и найдете где-то изголодавшуюся душу. Он доподлинно знал, что ему недолго осталось жить. К черту подробности! Знал. Знал очень хорошо. К чертям собачьим такое знание восемнадцатилетнему пацану! Но он знал! Знал и его отец, трое суток назад приехавший к нему из далекого солнечного грузинского города. К черту названия! Они прощались… Без слез, без заветов, без вранья… Они пели. Посреди осенней дождливой ночи, в больничном боксе на одного человека слышалось их стройное да-на-ма да-на-ма да-на-ма… Они прощались. Пили молодое грузинское вино – отец много, сын только пригубливал и улыбался последнему привету с дорогой ему всегда, а особенно сейчас, родины… К черту патриотизм! Ведь мальчик прощался с жизнью, а значит с самым бесценным, живым, дорогим, безвозвратным. Дежурные сестры, не помышляя о привычном во время ночных дежурств горячем чае со вкусностями, прихлебывали простую водичку… К черту жажду! Водой они старались пропихнуть вовнутрь уже наболевший и свербящий в горле комок от действия глобальной несправедливости, разыгрывающейся у них на глазах. Только ранним утром старик вышел из бокса и со слезами на усталых глазах все говорил и говорил на своем красивом и певучем языке… К черту переводчика! Все стало понятным и так…