Андрей Юдин - Три дня в родном городе. Повести

У меня опять зазвонил телефон. Я глянул на экран и слегка поежился: отец. Телепатия какая – то.

– Слушаю, пап.

– Борис, привет.

– Привет.

– Ты когда зайдешь-то? Обещал ведь.

– Да всего два дня прошло. Или день. Зайду, конечно. Может завтра даже. Или послезавтра. А сейчас я у деда.

– Ага. Привет Виктору Борисовичу.

– Дед, тебе от отца привет.

Дед удивленно взмахнул рукой и пошевелил бровями.

– И тебе привет, папа.

– Ага. Спасибо. Звони и заходи. Я жду.

Да уж, дед, похоже, тоже был удивлен своими телепатическими способностями. Под это дело он перестал меня учить жизни, и мы выпили еще наливочки. Людмила наклонилась к деду и тихо сказала ему что-то типа: может, хватит. Дед опять шевельнул бровями и непонятно махнул пальцами.

Тем временем, за окном стемнело, и я начал собираться в город, а то электричек в последнее время стало ощутимо меньше.

На прощание, я наклонился к деду и тихо попросил: – Дашь немного «копытных»?

Дед опять сделал недовольный вид, но несколько тысячных перекочевали все же в нагрудный карман моей рубашки. Ближе к телу, так сказать. Дед пожал мне руку, и я шагнул с крыльца. Обернулся, чтобы махнуть на прощание рукой, и увидел два силуэта: дед на крыльце и прислонившаяся к косяку Людмила сзади него. Интересно, кто она – аспирантка или целый доцент, подумал я мельком. А потом вспомнил про отца: чего же интересно он так настойчиво от меня хочет. На него не похоже. После наливки и в теплой куртке мне хорошо и по дороге на станцию я все настойчивее думал об отце.

Вообще, фамилия моего отца – Селюк. Сергей Богданович Селюк. Отец родился на Западной Украине сразу после войны. Отца своего толком не помнит. Куда он исчез, говорит, не знает. Мать с ним маленьким вскоре переехала в Центр России, к родственникам. Умерла, когда ему было лет семь или восемь. Потом и у родственников жил и в детдоме. Судьба пошвыряла-побросала. Выжил, говорит, потому что одиноким волком был, никому не доверял. Таким он и остался, несмотря на внешний мягкий вроде бы характер. И с матерью не смог ужиться, хотя не ругались вроде особо. Долго, правда, расходились – сходились. Потом разошлись, но зацепил он ее, видно, крепко. До сих пор вспоминает. Да и дед тоже… Только вот фамилию мне дали материнскую. Маман твердо сказала: никогда мой сын не будет носить фамилию Селюк. Дед поддержал. Надавил авторитетом академическим. О фамилии я не жалею – Борис Сперанский звучит красиво. Только вот отца бывает жалко. Вот в такие минуты, как сейчас.

Ну, вот и станция. Стемнело. Электричка должна подойти буквально через несколько минут. Осмотрелся по сторонам. Скучные неинтересные тени. Ладно, уходим в себя. Тем более, помечтать, поразмышлять я люблю. Впрочем, долго мечтать не пришлось. Подкатила зеленая змея на рельсах, с шипением открылись двери. Я зашел в вагон. Народу вроде не много, но везде кто-то сидит. Ага, вот и свободное сидение. Даже два – места напротив тоже не заняты. Классно, можно ноги вытянуть. И я бухаюсь в угол.

Не знаю, как они успели войти – электричка, мне кажется, стоит здесь меньше минуты. Такие молодые, никакие, вообще как все. В ярких курточках, с рюкзачками и проводами в ушах. Три парня и две девчонки. С шумом, гамом. И самое ужасное: плюхнулись рядом со мной, ворвались в мое персональное вагонное царство.

По закону подлости ко мне прижался самый крупный парень. Капющон сбросил, шевелит своими белыми патлами. Пересесть что ли? Да ну их, много чести. Я слегка сдвинул соседа:

– Сэр, вы как-то уж поаккуратнее.

Но это мне показалось, что слегка, на самом деле толкнул я его вполне основательно. Он даже поперхнулся и пробормотал какие-то извинения. Остальные только прыснули. Такое вот поколение – дай поржать только. Лошадиное какое-то. А вот девчонка напротив, хоть и прыскает так же в кулачок, но посматривает на меня с интересом. Удивительно даже. Дай-ка присмотрюсь к ней повнимательнее. Хотя бы из того соображения исходя, чтоб просто время убить. Белая куртка, синие джинсы. Волосы распущенные, каштановые вроде.

– Что так смотрите? – вдруг сказала она.

Гляди-ка заметила мой взгляд. А я-то считал, что делаю это незаметно. Вообще, не люблю, когда мои действия замечают. Но тут деваться некуда. Штирлиц, вас раскрыли.

– Как? – по-идиотски ответил я на вопрос.

– Как будто раньше видели или наоборот первый раз видите.

И компания опять громко засмеялась. Мне терять нечего. Балагурят? Я тоже могу:

– Да понравилась ты мне.