Егор Авинкин - О мостах и о тех, кто на них обитает. Роман-путеводитель

С этого момента всё изменилось. Париж больше не звал, он уже был вокруг него, хотя и немного трепетал от порывистого ветра с Невы. Теперь Даня не только видел его, он мог слышать шансонье на улице и чуять аромат café-creme из бистро вместе с запахом горящего хвороста в камине. Мелкое зерно разума пыталось шептать ему о том, что всё это уже давно кануло в Лету и что теперь Париж вовсе не тот волшебный город, каким был раньше, но сердце отвечало на это с издёвкой: «Ну так съезди и проверь».

В школе Даня учил английский язык. Английский казался языком бизнесменов и политиков – словом, людей, знающих, чего они хотят, и добивающихся своей цели. Французский, напротив, казался не языком даже, а пением. По-французски говорили поэты, влюблённые и просто творческие люди – не исключено, что такие люди даже не знают, чего хотят. Совсем как Даня.

Вскоре после того, как он устроился на работу и начал получать стабильную зарплату, Даня записался на курсы французского. На первое занятие он опоздал, задержавшись на работе, и поэтому ввалился в кабинет, когда преподавательница, молодая девушка, уже начала ознакомительную речь. На Даню она взглянула строго и немного отчуждённо, и он, смутившись и пробормотав извинения, протиснулся за свободную парту.

Екатерина Андреевна – так звали преподавательницу – была хороша. Милое, располагающее к себе лицо и приятная фигура, которую немного портил чересчур строгий костюм. Особенно же были хороши глаза. Несмотря на всю серьёзность, которую напускала на себя их хозяйка, в глубине глаз тлел огонь.

Данила всерьёз занялся французским языком. Он записывал правила, повторял заученные диалоги и очень переживал, когда ему не поддавалось какое-нибудь упражнение. Он выполнял домашнее задание, обычно на работе, когда вокруг не было клиентов и начальства. Он даже ушёл немного вперёд программы и выучил французские числительные (принцип образования которых не поддаётся никакой человеческой логике), тренируясь на названиях моделей Пежо, стоявших вокруг него. Данила делал успехи. Он был доволен собой. И только одно не давало покоя – Екатерина Андреевна действительно была чертовски хороша. То и дело он отвлекался от спряжения французских глаголов и поглядывал на свою преподавательницу. Не имея необходимости говорить, она сидела на стуле и, повернувшись профилем к группе, смотрела в окно. По правде говоря, там не было ничего интересного – грязные стены, пыльные кусты, но она продолжала смотреть, не выказывая ни малейшего неудовольствия. Даню поразило именно это спокойствие на её лице. Казалось, она видела там именно то, что хотела. Не было желания отвернуться и не было попыток изменить открывавшийся пейзаж. Спокойствие и немного мечтательная невозмутимость – от неё веяло именно этим, и для Дани это было незнакомое ощущение. Это противоречило его характеру и именно поэтому вызывало любопытство.

У Екатерины Андреевны была привычка теребить верхнюю застёгнутую пуговицу блузки. Она часто делала это, когда задумывалась, и её рука, ещё недавно подчинённая мозгу, неожиданно получала свободу действия. Слушая ответ ученика, думая над заданным вопросом и наблюдая за одной ей видимым зрелищем – она всегда тянулась к пуговице, ощупывала и покручивала её. Даня не мог оторвать глаз. Были здесь и соображения эротического направления – казалось, вот-вот пуговица будет расстёгнута, и Даня станет на один шаг ближе к интересующему его виду. Да, было и это, ничего не поделаешь, и Даня был рад этой маленькой пикантности. Но она была всё же на втором месте. Главное было в другом. В этом жесте было что-то искреннее, что-то, что позволяло больше узнать о девушке. Ведь во всех остальных отношениях Екатерина Андреевна была суха и не эмоциональна. Может, дело было в стеснительности, но она не позволяла самой себе освободиться. Она редко улыбалась и никогда не поддерживала попыток начать разговор на более личные темы, которые в результате беспомощно повисали в воздухе. Она была сама профессиональность, закованная в непроницаемые и бесформенные доспехи. Но вот рука потянулась к пуговице – и в доспехах зияла прореха, через которую можно было увидеть живого человека.

Иногда она замечала, что Даня наблюдает за ней, тогда она отдёргивала руку и едва заметно краснела, и Дане это тоже нравилось, хотя в такие моменты он тоже смущался и старался поскорее вернуться к теме урока.

Ему всё сильнее хотелось увидеть её живым человеком. Так сказать, в естественной среде обитания. Разумеется, ему бы и в голову не пришло следить за ней до самого дома, до этого его не доводила ни одна одержимость девушкой, но после некоторых раздумий он всё же решил притаиться у моста и посмотреть, как Екатерина Андреевна будет выходить из ворот и идти по набережной, уже не отягощённая статусом преподавательницы. После очередного занятия Даня так и сделал. Он встал, облокотившись о постамент льва на мосту и закурил с независимым видом. Когда сигарета осыпалась пеплом у его ног, из ворот появилась Екатерина Андреевна. Очевидно, она двигалась привычным маршрутом, переходя набережную по направлению к мосту, где стоял Даня. Она шла, задумчиво глядя под ноги, однако на середине перехода неожиданно подняла глаза и увидела Даню. Она смутилась и на долю секунды шаг её замедлился. Дане захотелось кивнуть ей приветливо и придумать какое-нибудь правдоподобное объяснение своему нахождению здесь, но не пришлось – Девушка неожиданно приветливо улыбнулась и подошла к нему вплотную.