Алексей Прокофьев - Когда листья станут желтыми

Поужинав, вновь оказывался на террасе, сидел в кресле, глядя в никуда, не замечая ничего вокруг. Часто он вздрагивал и опоминался – где он и что происходит? – когда сигара обжигала пальцы. И не обращая внимания на боль, – нет, она даже возвращала его к жизни, – шел до кровати, ложился и глядел на пальму в большом глиняном горшке.

Дерево было выше его ростом, но когда-то он привез его с другого побережья совсем маленьким. С тех пор они не расставались.

– Посмотри, что я купила. – В ее руках была небольшая коробка с надписью: «Дерево Счастья». Сухой голос скрипнул из динамиков: «Заканчивается регистрация на рейс 218…» – Нам пора, – он поцеловал ее в глаза, – пора сажать наше дерево…

Вскоре ее не стало. Листья желтели, засыхали с кончиков, и все больше и глубже, пока иссыхающая смерть не покрывала весь лист коричнево-серым. Он скручивался, немного еще держался за дерево и опадал. Вскоре опали все листья, одинокий ствол торчал из земли, беззащитный и слабый. А когда боль ушла, голый согнувшийся ствол – чудо! – дал нарост, набух почкой. И в ней явно угадывалась жизнь.

Так протекал его день. Затем и другой. Проплывали месяцы, сбиваясь в годы. И ничего не менялось. Пустота увеличивалась, расширялась до необъятных размеров, и заполнить, утолить ее жажду было абсолютно нечем. Он иссыхал, как когда-то сохли листья на любимом дереве. Но одно чувство в последнее время дало новизну, внесло разнообразие в его без конца повторяющуюся жизнь. Чувство смерти.

В тот день случился потоп. Он очнулся утром на террасе от нарастающего стука капель о жестяную миску. Легкий дождь, едва покрапав слезами, вдруг обрушился ливнем. Яростно завывал ветер, океан бурлил, поднимая огромные волны, с силой выбрасывая их на берег. Потемнело.

Он быстро затащил кресло в дом, закрыл дверь и сел у окна, наблюдая за грандиозной войной стихий. И в какой-то миг, одновременно с очередной вспышкой молнии, и в его голове сверкнуло… Грянуло еще раз… И еще… вот и все… пора..

Принятое решение сразу, резко развеяло многолетний туман в голове. Чистота, ясность и спокойствие. Не стало ни мыслей, ни сомнений, ни желаний. Он медленно покачивался в кресле и был уже там, за окном. Уснул он тихо и незаметно.

Яркий свет потревожил его лицо, пробиваясь сквозь сладостный плен, вдалеке что-то настойчиво звенело, гудело, шум приближался и начинал уже надоедать. Оказывается, сегодня пятница, сигналил Панчо. За окном палило солнце, и все произошедшее показалось сном.

– Эй, ты там жив? Вот и, слава Богу! А я переживал за твою хижину! Ну и денек сегодня! Дорогу завалило, несколько раз чуть не наехал на поваленные деревья.

Панчо напоминал ему Будду. Такое же веселое, блаженное лицо и выпирающий из расстегнутой рубахи живот.

Бар был как никогда полон. Жители собрались обсудить шторм, развеять волнения и порадоваться, что все обошлось, и никто не пострадал, за исключением фургона, на который свалилась большая пальма, и нескольких домов, где разрушилась крыша. Пахло промокшим деревом, четыре пары танцевали, укутанные плавающими облаками дыма. В воздухе витала радость.

Сегодня музыкант играл особенно вдохновенно, вновь проживая бурю.

И тут, в замедленном ритме он увидел ее. На улице, за окном, в темноте. А может, показалось? Всего один миг. Там, за окном, промелькнула, проплыла белокурая девочка… И исчезла. Наверное, показалось. Что за наваждение!.. Он стремительно бросился к дверям, навалившаяся ночь ослепила. Прислушиваясь, вглядываясь в проступающие очертания, он неуверенно обошел бар и вновь влился в яркое веселье.

Музыкант сел на свое место у стойки и долго смотрел куда-то в сторону. – Такая красивая. – И вспомнив принятое решение, вспомнив шторм, одна мысль, простая и в то же время нелепая, ошеломила: это Она. Она пришла за ним. И на самом деле его решение – не его. Кто-то в его голове твердил: «Да нет же. Ведь обычно Ее представляют… а тут девочка».

Игра не ладилась, он не слышал собственную музыку, саксофон был как чужой. Он думал только о Ней, и в глазах непреклонно стоял Ее образ – грациозная фигурка, светлые, на фоне темной улицы, волосы и легкое летнее платье голубого цвета.

Он быстро закончил, подошел к стойке и, улучив момент, когда Панчо остался один, сказал: