Алексей Жак - Изгнанник. Часть 2. Излом

– Мама, ты же не веришь в бога. И никто не верит в бога. Его нет. Так в школе говорят. Все учителя. Зачем же…

– Замолчи. Немедленно. Кто тебе помогал… кто тебя надоумил написать этакую чушь, галиматью, этот вздор несусветный?

– Сам.

– Никогда не поверю, чтобы ребенок… что ребенок в состоянии нести такой бред. Если только не… – она потрогала лоб Сережи. – Признавайся…

– Так ты мне не веришь?

– Не верю.

– А что, если я из книжки это выписал?

– И в книжки не верю. Это ахинея, что ты тут написал, переписал или сам придумал, – мама помотала раскрытой тетрадью со свисавшими вниз лицом в пол листами, как грязной тряпкой, как макулатурой, которую только и оставалось, что опустить в мусорное ведро. – Ни один уважающий себя прозаик не удосужится снизойти до таких нелепых текстов. От этого сочинения пахнет химией и немытыми пробирками.

3.

Некоторые определения, поясняющие поведенческие особенности персонажей романа (цитаты приведены из учебника по психологии доцента Крушинина Е. И.):

1) Гипереактивность – сочетание общего двигательного беспокойства, неусидчивости, обилия лишних движений, недостаточной целенаправленности и импульсивности поступков, повышенной аффективной возбудимости, эмоциональной лабильности, нарушений концентрации внимания.

2) Защитные механизмы – психологическое «ограждение» сферы сознания от негативных, травмирующих личность переживаний. У детей аналогично, как и у взрослых, хотя и в значительно меньшей степени, наблюдаются различные защитные механизмы. В дошкольном и раннешкольном возрасте – это чаще всего фантазирование.

4.

– Ты – неблагодарный, – ругалась мать. – Все дети как дети. Послушные. А ты весь в отца пошел. Тот тоже упрется рогом, не повернешь. Как осел упрямый.

– У ослов нет рогов, – отвечал хмурый Сережа.

– А у твоего отца – есть, – возражала, сердясь, мать.

«Что она себе позволяет, что говорит в истерике? – спрашивал себя много позднее Сергей. – Не отдавала тогда отчета своим словам? На что-то намекала? На измену. На рогатого мужа. Вроде умная, достаточно образованная и в меру культурная, начитанная, женщина – и такой пассаж. „Фортель“, как она любила называть все эти нелогичные проявления человеческой жизнедеятельности: и необычность словесных построений, и отклонения от нормы поведения как окружающих, так, выходит, и собственных, объединяя всё, не укладывающееся в рамки принятого, в одну емкую категорию – недоразумения».

– Выкинешь еще раз такой фортель, я тебя накажу.

Однажды она действительно позволила себе его ударить. По-настоящему. Ремнем. Не сильно и не больно. Скорее, для профилактики. Для острастки и для демонстрации не ограниченной конституцией власти над ним – все-таки ее ребенок, не чужой. В ход пошел подвернувшийся под руку реквизит, редко используемый в подобных случаях инструмент наказания. Это был отцовский кожаный, потрепанный временем и долгим ношением, ремень. Не военный, узкий и не жесткий, не стоящий колом, а размягченный, коричневый, теперь уже облезлый, но все-таки ремень. С пряжкой и вполне грозный. Сергей его помнил надетым и застегнутым на отцовских брюках. Еще до того, как отец купил, или ему подарили подтяжки?

«Откуда он взялся?»

«А, собственно, что явилось причиной взрыва эмоций и не свойственной ей агрессии?»

«Не юли, – предупредил себя Сергей, припоминая нюансы разборки. – Конечно, она рассердилась на его непослушание и отказ идти спать. Но ложиться в постель, когда по телеку крутят фильм про разведчиков, к которому ты готовился весь прошедший день, замирая и дрожа от мысли о предстоящем блаженстве… да, на такое мог согласиться разве что только последний из последних очкариков и маменькиных сыночков из их класса».

Сдаться без боя он не мог. Как не любил мать, как не считался с ее авторитетом, бесспорным и непререкаемым – такое было невозможно. Фашисты и борьба с ними – для мальчишек святое. Даже материнство отходило в этом споре на второй план. Так их учили и в школе, и на улице, и сами матери, признавая приоритет воина перед женской слабостью и заботой о подрастающем поколении.

Сережа вырвал ремешок из ее рук и замахнулся. Он не собирался отвечать ударом на удар, но мать испугалась. Впоследствии она никогда не повторяла попыток рукоприкладства.

– Что вырос, звереныш? – сказала она тогда. – На родную мать набрасываешься. Бить будешь, как отец твой?

– Не подходи, не смей, – огрызнулся Сережа. Свирепый, с трясущимися руками, не помнящий себя он стоял напротив матери и не знал, что делать дальше. – Не смей меня бить больше. Не трогай. Я уже большой. Я вырос.