Александр Попадин - Кнайпхофская феерия

– Зачем тебе столь грязная и сырая свая? Дерево у неё не деловое (Володя, меж нами говоря, был рукастым деревянщиком, мастерил из дерев всякую удивительную всячь), ты даже не сможешь её никуда применить, она уже почти окаменела, смотри!

Володя смотрел, курил, кряхтел. А в конце лета, когда свая подсохла и треснула по волокну, обнажив серое непригодное для деловых отношений нутро, – в конце лета Володя Тыквенный сдался.

– Ладно! – сказал он, решительно бычкуя цыгарку, которая тлела почти всё лето на протяжении последних двух абзацев. – Мне вся такая дура не нужна, хватит и маленького кусочка!

Ещё два вечера друзья-художники обсуждали, кому какой кусок достанется и что он будет с ним делать в полутьме своей мастерской сообразно твёрдости характера и художественным наклонностям. Одну долю застолбил Сахей-Сан, другую Колай, третью и четвёртую мысленно забрали себе Борман и Володя Колокольный.

Про твёрдость характера я упомянул не зря, так как пилил эту сваю Володя две недели.

Сначала он сломал об неё старую бензопилу «Дружба».

Затем он сломал об неё новую бензопилу «Дружба», купленную взамен старой.

Затем он порвал об эту трёхметровую сваю две цепи немецкой бензопилы «Штихл», которая сама выжила, а цепи – нет. Распил вызвал нездоровый экскурсионный поток во двор дома Володи Тыквенного: под видом Срочных Важных Дел к Володе приезжали друзья и наблюдали встречу мототехники и морёного дерева, разбавляя происходящее историями типа «А вот мой тесть однажды за вечер напилил сарай дров. Правда, дрова были современные…».

Затем из Германии была привезена супертвёрдая суперцепь; либо Конрад Карлович обнаружил в манускрипте Вельвеция волшебное расклятие, – древняя лиственница сдалась.

…с тех пор у меня в кабинете хранится наконечник сваи, заточенный в неведомом 15-м веке однобоким плотницким топором. И когда я на него смотрю, то точно знаю, почему на Кнайпхофе могут быть русалки, водяные, коты, собаки, медведи, зайцы, соколы, муравьи, вороны и иные слагаемые сводного ансамбля острова Кнайпхоф, – и не может быть никаких кротов.

Да и бобров тоже – никаких.

Все разговоры о том, что Михель лежит во рву башни Врангеля суть глупость и ерунда. Нигде он там не лежит, а если и лежит, то слишком хорошо прячется.

Да, он здесь был: стоял на постаментике на гребне разделительной стены, которая наверняка имеет какое-нибудь французское название в науке фортификации. Постаментик остался, а Михель – нет. Легендарная традиция сдала его в металлолом; апокрифы перенесли его на дачу какого-то генерала, и лишь тень его по-прежнему лежит во рву, глядя сквозь воды и палые листья на прежнее место прописки, на нас, гадающих по памятным теням, и молчит. И этим различается от русского народного хоррора «Сестрица Алёнушка и братец Иванушка», в котором Алёнушка, лёжа в проточной воде с закрытыми глазами говорит козлёночку-Ивану:

– Ой-да-из-за синей воды, да за речною травы, я гляжу на тебя, сиротинушка… – а козлёночек плачет да мекает, лишённый речи… горестная сказка. Говорит что-то Михель из воды, но магия поверхностного натяжения не пускает его слова наружу; никто его не слышит, не придёт проведать, слова ответного не скажет.

Грустная сказка…

В 1924 году в Кёнигсберге выпустили юбилейную памятную медаль авторства скульптора Германа Брахерта. На одной её стороне – профиль Канта, а вот на другой… Кто эти люди, Конрад Карлович? что за странный сюжет? ну ладно, рыцарь – это Альтштадт, а остальные кто? Лёбенихт – дева? Кнайпхоф вообще стариком явлен? и что за личинка в руках его? и что за пацан с каменюкою в руке пинает старика с личинкой? … вдомекоторыйпостроилджек?

Объясняю, объясняю! Ровно в год рождения Канта в 1724 году три средневековых города объединились в единый юридический Кёнигсберг, т.е. перед нами – семья городов и иллюстрация местной поговорки «В Альтштадте – власть, в Кнайпхофе – роскошь, в Лёбенихте – пашня, а в Закхайме – плут (хулиган)». Альтштадт – первенец, при замке строился, потому представлен рыцарем светским. Кнайпхоф – молодая женщина с ожерельями и прочими прикрасами. Лёбенихт нарисован босым стариком с закатанными штанинами, который держит в руках гросс-картофь (сельская специализация 2 2 А хорошо Брахерт пошутил, кстати. Похоже, заказчик был с Кнайпхофа, и традиционно посоветовал Брахерту «подколоть» Лёбенихт. И опять-же кстати: именно картошку и кучу плодовых сортов яблок вывез Болотов из Кёнигсберга и всячески насаждал на просторах русских, и в особенности в своих помещичьих деревнях. ), а пинает его хулиганистый пригород Закхайм, в котором раньше у таможни «Литовское бревно» селились контрабандисты и всякий подозрительный приграничный элемент; этот Закхайм долго был под патронатом Лёбенихта.