Александр Попадин - Кнайпхофская феерия

Потом долго ходишь на Кнайпхоф: прижилась ли метла, воткнутая черенком в прошлую пору? Не уронила ли гребень русалка со шпиля собора (кто найдёт, тому везуха и красота-страшная-сила на весь год!)? Не соблаговолит ли старый сом, хранитель Прегеля, прокатить на своей спине? В общем, заботы по сбору лайфхаков да осмотр старых нычек. Одна надежда, что художественный руководитель сводного ансамбля водяных и русалок тебя приметит, останется доволен прижившейся метлою, и вот – счастье! гастроли, путешествия, каталки по воде на старом соме!…

…Но вот – всё. Все препоны позади, партикулярий исчерпан, мир повернулся боком и в нём обнаружились пути и лазы; шагнувшие туда через два поворота встречаются на ближайшей Лысой горе Калининграда. Где находится та гора – не скажу (после неё отшибает память), но на рассвете 1 мая лучшие из новоявленных фей выходят в город и купаются в свежеоткрытых фонтанах, которые в 5 утра тестируют невыспавшиеся и небритые работники жэкэха в оранжевых жилетах. Произведя старинный обряд и попутно влюбив в себя суровых обладателей оранжевых жилетов, кёниг-феи взлетают в рассветное небо и долго кружат в нём, зовя полётом, трепеща весной и пылая трудом. Вода после этого в фонтанах становится волшебной, её лучше не пить и не купаться – можно или козлёночком стать, или малым собачонком, или дюймовочкой, что тоже не айс….

Именно поэтому 2 августа, в день ВДВ, у нас в фонтанах купаются только неместные десантники; местные в курсе, что так можно влюбиться в кёниг-фею с тяжёлым для себя исходом. Особо рьяных десантников те могут поцеловать в голубой берет, и тогда десантник получает гендерное преобразование и превращается в валькирию.

Или вальпургию. Проклятая неопределённость Тангейзера!

Но это уже совсем другая история. Лучше я расскажу про выпекание короля…

Ой, чуть позже.

Давным-давно, в пращурные времена, со стороны Натангии явился он.

Где-то, наверное, есть земли с такой плотностью магнетического бытия, что жители оной, дабы не ходить в крестовые походы, уходят вглубь земель. В скит, в чащу, в топи, в горы или холмы. Там они встречают местных с наивными глазами, и поселяются средь них и лошадей, что пасутся на лугу. Довольные соседством и своим внутренним одиночеством, они живут среди местных неведомым гостем, двойным оборотнем, нераспознанным ростком – так было и с тем, что пришёл давным-давно со стороны Натангии в пращурные времена, по имени Караваджо.

Был он человек немолодой, носил в бороде жуков и лелеял там же небольшую плантацию чайного гриба, из которого делал зонты и шляпы. Про зонты пока никто не знал, но уже при первом разговоре с ним было ясно: ох и тёрт же, чёртов корень! И хватит, точно хватит в его котомке всяких трав и кунштов для превращения поместной жизни в цветенье и в летний полдень.

Когда он говорил, сквозь его бороду прорастала трава и цветы, а земля начинала твердеть под ногами. А если вдруг ронял слово вещее неосторожно, там, где оно упало, вырастал холм, поросший всем вышесказанным – с бабочками, летанием четырьмя крылами, мышами и жуками.

Вот и тогда: шёл ломзенской топью на другой берег, повстречал пастуха на выпасе и обмолвился часом, а затем и получасом, и – вот! Вырос холм, который оказался самой твёрдой твердью на болотистом острове. Посмеявшись над силою случая, Караваджо построил на холме избушку и в ней бывал, но не жил, потому что жил он везде, где хаживал. Птица занесла сюда жёлудь, вырос дуб; сушь удвоилась, и стал здесь центр, место спасения в болотах Ломзе. Все путники, вознамерившиеся погулять по камышам в поисках болотных тайн, останавливались на этом холме передохнуть от ломзенских зыбей, заводили разговор-беседы, а избранные уходили с подарком, шляпой или зонтом невиданной шёлковой выделки.

На Кнайпхофе он собрал сводный ансамбль водяных и русалок обоих островов; два ломзенских бородача с удовольствием в том хоре пели, а лучших певцов Караваджо одаривал зонтами и шляпами. Прекрасными, ни на что не похожими зонтами и шляпами, неповторимыми на вид и напоминающими натюрморты голландцев.

Один был в подарках недостаток: попав под четверговый дождь, они тут же начинали расти, а затем выпускали в корне ствола деток. Стволом на тот момент получался хозяин зонта или шляпы. Не всякий, зонт несущий, был готов к деткам у своего ботинка! Ведь коль те пошли в рост, то, куда ни ступишь – следом детки-в-шляпках бегут-колосятся, зеньками хлопают… Срашновато.