Гурген Богдасаров - Сознание иероглифа

Гюрза всё-таки подпустила в меня какого-то яда… я стал ещё веселее. Что ж, этот запас весёлости пригодится когда не станет воды.

Иду, чуть не бегу. Вперёд, вперёд. Как хорошо, пусть суррогатный, но смысл – вперёд, вперёд. Материала на костёрчик нет, но я надеялся содрать с облысевшей пустыни хоть клок. Содрал.

Солнце выскочило вверх. Волны ещё прохладных песков дышат океанским покоем. Солнце разжигалось. Неужели я когда-нибудь перестану идти? Почему перестану? Каждый день буду вставать и идти.

Пошло жарение всего… Песок так слепил, что я несколько раз сваливался с барханов, не видя опоры под ногами, но летел и плыл в песке с удовольствием, не раздражаясь необходимостью приведения себя в исходное положение.

Сегодня у солнца ядовито-лазерная пронзительность. Иссжжение столь серьёзно, что кожа разваливается на лохмотья. Из рюкзака на песок летят колбаса, спички, хлеб, бутылки. Достаю со дна вторую рубашку и простыню.

Иду с перекрытыми простынёй сознанием и зрением. Из под простыни всюду однообразный, выжженный рельеф.

Пески будто горят. Барханы волна за волной досылают и досылают пыхи жара. Солнце опустилось над простынёй, чтобы сквозь неё изъязвлять меня. И, действительно, на коже появились участки с сукровицей, напоминающие язвы.

Весело-радостно кричала кипящая вода на костерке… Высунув руку из под простыни, готовлю чай. Втаскиваю под простыню. Какая ослепительность существования! Чего стоит каждый такой глоток!

Но и под простынёй солнце и песок отжигают меня, но за бортом простыни светоизвержение. Не верится, что встану и пойду. Встал и пошёл.

Моя белая простыня вдруг наполняется горящим ветром, и лицо ожигает. Ветер поднимает с вершин барханов песок и, крутя, тащит сколько есть сил. Раскалённые песчинки, будто угольки из костра, влетают под брюки и вжигаются в кожу. Летящий песок рассверкался в адском солнце и, впиваясь, жалит уже лицо и шею.

Простыня расхлопалась от ветра и может вырваться из рук и улететь навсегда. Ветер стал бегать в разные стороны и простыня как парус тащит меня за ним. Это был час предельного солнечного биения.

Упал на обед.

Я прошёл первый отжиг как горшок в огне. При таком ветре пучок сушняка сгорает с рёвом, как в сопле реактивного двигателя, не успев произвести полезного действия. И только большое искусство позволяет вскипятить два стакана воды. При таких температурах пластик выделил в воду столько яда, что перебить его вкус может лишь заварка чая.

Подобьём итоги: я молодец, колбаса кончается, приступаю к консервам. Жаль, в колбасе есть что-то очень весёлое.

Солнце, ветер, песок затихли и я иду хорошо, фамильярно приветствуя граждан пустыни – пауков, мышей, скорпионов, и даже саранчу. С черепахами здороваюсь за руку, а к змеям не могу преодолеть холода официоза.

Стоп. За минуту из песка готово императорское ложе. Бутылки с водой – подушка, рюкзак им опора. На всё набрасываю дорожку из современного антигравитационного материала. Дворцовая роскошь. Перед сном произвожу мысленное расхождение моей траектории с траекторией каракурта. Другой защиты нет.

Ужин – последний кусок колбасы.

Разваливаюсь, чтобы не помнить тела и дать ему восстановиться. Куда-то плыву от самого себя в незнаемо-неведомо-непонимаемое… какое глубокое потустороннее наслаждение… Когда вплываешь в сон осознать невозможно.

Открываю глаза в звёзды…

Земля своей плоскостью уже не резала глобулу мира пополам, а будто ушла из-под меня и оказалась в бездне, наравне с остальными участниками небесного движения.

Звёзды малой величины судорожно стаккатировали, пытаясь передать какие-то срочные сообщения. Совокупность ли неведомых сознаний в пространстве этих звёзд или сами звёзды стаккатируют, распознать невозможно.

Звёзды первой и второй величины флуктуируют галактические тайны в явь, выговаривая их с очевидностью прямой речи… Меж ними ходят, плавают точения, будто распустившиеся в блаженство души… Все эти точения, хождения, флуктуации сливаются в единый радиохорал, и мне казалось что я слышу его зрением, а вижу слухом.

Я долго всматриваюсь и вслушиваюсь в его потоки, медленно исследуя особые сгустки и истечения его. Безотрывно перехожу из одного сгустка к другому, просматривая-прослушивая импульсы чувственных сообщений каждого.

Иногда казалось – из данного участка прорываются фрагменты категорического ясновысказывания, так ясного, что я не могу его различить лишь по причине высокой скорости прохождения сигнала.