Ольга Акулова - По краю иероглифа

НАТ. ЦЕНТР МОСКВЫ. ОСЕНЬ. ВЕЧЕР. В сырые московские осенние сумерки из подъезда элитного дома в центре Москвы выходит ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ РУБАЛЬСКИЙ. Крепкий, подтянутый мужчина лет пятидесяти. Плотные густые волосы слегка тронуты сединой. Одет добротно и дорого: пальто, костюм с белой рубашкой, высококачественные ботинки на толстой подошве. При ходьбе слегка прихрамывает. Выйдя из подъезда, он оборачивается, смотрит наверх, на приоткрытое окно второго этажа, на подоконнике которого разместился его любимый серый персидский кот ДОЛЛАР. Петр Сергеевич слегка улыбается своему питомцу. Отведя взгляд в сторону, замечает среди стайки воробьев волнистого попугайчика. Петр Сергеевич проходит вдоль дома к доске объявлений. И увидев информацию о пропаже попугая, звонит по сотовому.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Добрый вечер. Во дворе дома по улице Плющиха дом.18 летает голубой волнистый попугайчик, вероятно, это ваш питомец?

МАЛЬЧИК

Наверное, наш. Как он выглядит?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ.

Как все голубые волнистые попугайчики на свете.

МАЛЬЧИК

Как он себя чувствует? Не простудился?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Не могу определить. Порхает в стайке воробьев. Очевидно, чувствует себя сносно.

МАЛЬЧИК

Вы можете его мне принести?

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Увы, я не умею ловить попугаев.

МАЛЬЧИК

Все равно, спасибо, за сообщение. Я обязательно выплачу вам вознаграждение. Вы первый, кто мне позвонил.

ПЕТР СЕРГЕЕВИЧ

Не стоит беспокоиться. Для меня главное это благополучие вашего попугайчика. Рекомендую поторопиться с его отловом. Ночью обещали заморозки. Успехов! Всего доброго!

Петр Сергеевич улыбнулся, выключил мобильник и подошел к машине. Посмотрел на улицу справа и слева, и внимательно осмотрев машину внутри, сел и завел мотор.

ИНТ. РЕСТОРАН.В зале ресторана, рядом с большим торжественно накрытым столом, за отдельным небольшим столиком, со стопкой книг, сидит грузный лысый мужчина (РАДИЙ АРИСТАРХОВИЧ) поверх костюма закрытый белым балахоном, таким, какие используют в парикмахерских, отчего напоминает огромного младенца. Он читает толстую книгу. Как только в зал вошла высокая плотная женщина с волевым лицом, одетая в черное вечернее платье (СВЕТЛАНА ОЛЕГОВНА), РАДИЙ АРИСТАРХОВИЧ бросил чтение.

РАДИЙ АРИСТАРХОВИЧ.

Светочка, как мы живем?! Почему я должен мучиться в этом ужасном балахоне, да еще в собственный день рождения?! Я в нем не могу страницы нормально переворачивать!

СВЕТЛАНА ОЛЕГОВНА

Пожалуйста, потерпи! Я устала слушать о тебе разные гадости. Недавно Спицин о тебе каламбур придумал, что ты талантлив как Бог, наивен как ребенок и неряшлив как свинья.

РАДИЙ АРИСТАРХОВИЧ

Неужели Спицин обо мне так думает?!

СВЕТЛАНА ОЛЕГОВНА

И поверь, не он один. Это обрывки разговоров, которые до меня доносят.

РАДИЙ АРИСТАРХОВИЧ

Талантлив как Бог – странное сравнение, но все равно приятно. А ты говорила, что Спицин мне завидует.

СВЕТЛАНА ОЛЕГОВНА

Когда ты повзрослеешь, Радий?! В этом сравнении главное, что ты неряшлив. Стало быть, я за тобой не слежу. А я даже понять не могу, откуда на твоей одежде появляются все новые пятна. Так что будь паинькой, еще немного потерпи. А когда придет первый гость, балахон мы снимем, и тогда ты книги отложишь, и будешь разговаривать с гостями.

Радий Аристархович погрузился в чтение. Светлана Олеговна двумя руками закрыла его книгу.

СВЕТЛАНА ОЛЕГОВНА

Ты меня слышал? Это важно! Разговариваешь с гостями!

РАДИЙ АРИСТАРХОВИЧ

Понятно. Разговариваю.

СВЕТЛАНА ОЛЕГОВНА

Видишь тот камин? Когда придет первый гость, и если ты не оторвешься от своих книжек, то я их тут же брошу в огонь. Я, в конце концов, женщина и имею право иногда отводить душу!

РАДИЙ АРИСТАРХОВИЧ

Светочка, мне просто неудобно за тебя! Разве я тебя когда-нибудь подводил на подобных мероприятиях?

СВЕТЛАНА ОЛЕГОВНА

Мы договаривались про это не вспоминать, но я помню, как ты умудрился зачерпнуть крем от торта рукавом, а потом обнимал итальянского писателя, в дорогущем костюме от какого-то там дизайнера, которым он очень гордился. А в позапрошлый юбилей ты так зажег свечи, что загорелась скатерть на столе. Но это все мелочи, которые теоретически могли случиться с любым человеком. Но забыть, как ты погрузился в свои книжки, от которых тебя совершенно невозможно было оторвать, а люди, которые приехали специально к тебе из других стран, чтобы выразить свое уважение, удостоились только моего скромного общества, я не могу. Многие сочли это оскорблением. И они правы и мне нечем было крыть.