Галина Робак - Осколки

Там у ребят даже песня была: «Ненавижу тебя, Житомир!» – потому что эта белорусская компашка всегда громче всех шумела и галдела.

Хотя к чему это я. Песен было много – были и огромные котлы с молочищем, и пятилитровые канистры портвейна и собрания в гроте под аккомпанемент дождя.

Я читала всем рэп, громко рассказывала свои истории, и сама не заметила, как забыла Шульцa. А Маринуля – думать забыла про Серегу.

Правда, случилось как-то раз, что мы ритуально вышли в город за табачком и молоком – и наткнулись на Шульца прямо в здании судакского автовокзала – Маринэ пошла посмотреть, сколько стоит автобус до Коктебеля, а мой бывший возлюбленный стоял там с моей приятельницей, которая, узнав, что я неподалеку, тут же куда —то скрылась.

Смешно, кстати. Потом, как гласит история, он оставил ее в Севастополе без копья денег, но познав со всех сторон, что вполне в духе Шульцa. Кстати, подружки, кидающиеся на моих бывших – настоящее проклятье для меня. Так уж повелось, что они готовы подбирать любого моего бывшего кавалера с такой прытью, будто он олигарх или любовь всей их жизни. Что за дурацкая привычка? По мне так это дурной тон. Бывший в употреблении гражданин. Ну да ладно. В любом случае, все три месяца на море я пользовалась только свежими и очень полезными парнями.

Жить в палатке на берегу моря – ни с чем несравнимое удовольствие. Сперва мы были на побережье только вдвоем. Представьте себе, на дворе стоял конец мая, только-только распустились маки, а мы уже грели свои попки на солнышке. По ночам от ветра со скал, что окружали наше убежище, сыпались валуны, и мы с Маринулей, прижимаясь друг к другу, молились, чтоб нас не пришибло. Какое-то время шли дожди, море бушевало, трехметровые волны налетали на берег, встречая отпор камней – какие-то ребята, тоже приехавшие дикарями, спешно вызвали себе катер и смотались из этого сумасшедшего буйства природы.

Но мы терпеливо ждали, что за ненастной погодой последует блаженство. Так и получилось.

Ранним погожим утром я стояла на большом камне, который мы прозвали кухней, и смотрела в бинокль на гору под маяком.

– Василькова, ты кого там высматриваешь? – хихикала надо мной Маринуля, скручивая себе бибульку – так она называла самокрутки. Все фильтры конечно же у нас намокли, и теперь она занималась тем, что отрывала кусочки от пачки соли и выкладывала их на бумажку рядом с волокнистой табачной колбаской.

– Мужиков, Марина, мужиков! – задумчиво отвечала я, неотрывно глядя в бинокль и затягиваясь папироской.

– Да погоди ты хотя б неделю, скоро их столько будет – ты отбиваться устанешь. Знаешь, ты мне тут давай не начинай вот это вот!

– Что-то верится с трудом, учитывая то, что единственный мужчина на побережье тот седой старик.

– Да ладно, а певец? – спросила Маринэ дурным голосом, и мы обе засмеялись.

И точно, как я могла забыть. Рядом с нами жил какой-то неприятный тип, который по вечерам все норовил заглянуть к нам. Мы с Мариной гасились как могли, но куда ты скроешься, когда рядом три с половиной сосны и скрыться можно только в палатке, из которой за километр слышно, как мы ржем.

Неприятным он был потому, что каждое раннее утро восходил на вершину холма, что высился над нами, и принимался горланить на своей гитарке песни собственного сочинения.

Он пел утренний гимн, а еще был у него гимн вечерний. И вот этот голос как в пионерлагере снова будил нас ни свет, ни заря, и мы с Маринэ продирали глаза, смотрели друг на друга в зеленоватом свете палатки и сквозь сон повторяли строчку, которая особенно выводила нас из себя:

– И только радость движеееения!

– Господи, когда он уже заткнется, я его гитару утоплю… – ворчала я, втайне радуясь, что даже в этом диком месте среди гор у нас образовывается своя тусовка.

Но потом мы подружились, он оказался профессором какого-то университета в Минске, дома его ждала беременная жена и сюда – о чудо! – он приехал всего на недельку-другую.

Мы научили его играть в кости, а он как-то накормил нас удивительно вкусным наваристым борщом. Борщ, сваренный на костре на берегу моря – ребят, ну я не знаю, что может быть лучше. Лучше только пару тарелочек такого борща. А, да – лучше бы этот парень по утрам подвязывал петь, а то меня это порядком достало.

– Таечка, мы должны быть скромными и не грубить ему, несмотря на то, что мы обе ненавидим эту песню. – наставляла меня Маринэ.

– Ладно, меня греет только та мысль, что скоро он отсюда сольется. А прикинь каково его студентам!