Евгений Кубасов - Беззаботные люди. Нескучные истории

Рыба – самая распространенная пища островитян. С приходом весны, когда начинает пригревать солнце, фронтоны домов украшаются разделанными тушками соленой лососи. Провяленная на солнце рыба называется юкола. Назвали юколу юколой коренные жители Сахалина – нивхи. Для нивхов рыба, как хлеб для русского человека, и потому им разрешено вылавливать кету и горбушу осенью, во время нереста, когда рыба устремляется по рекам вверх по течению. Однако, что разрешено малочисленному, коренному народу, для остальных жителей острова – запрещенный промысел. Попавшиеся рьяному инспектору рыбоохраны незадачливые добытчики принародно объявляются браконьерами и нещадно штрафуются. Но до сегодняшнего дня, я никак не могу взять в толк, почему строгие хранители рыбных запасов страны, исправно выполняют план по штрафам осенью, весной, точно слепнут, не замечая под крышами выставленный на всеобщее обозрение улов?..

Так вот, целое лето своих первых каникул я мечтал быть рыбаком, пока на школьный стадион не приземлился вертолет санитарной авиации – я уже хотел быть пилотом этой винтокрылой машины. Причем хотел одновременно управлять вертолетом и лечить людей отдаленных селений в тайге. Меня справедливо убеждали, что сразу быть тем и другим нельзя, что каждый должен заниматься своим делом. Я слушал, соглашался, но все равно представлял себя воздушным врачом весь второй класс.

В конце учебного года к нам в школу приехали сахалинские писатели. Они читали свои стихи, рассказывали забавные истории… Нет, писателем я стать не захотел. Скучно! Пиши до посинения, да и без ошибок, наверное, надо писать, а у меня русский хромал. Но встреча как-то запала в душу. И теперь, когда на экране телевизора появляется седой, как лунь Владимир Санги, я с удовольствием вспоминаю тот далекий день из моего детства.

В те годы была популярна песня, где были такие слова:

«… Трое суток шагать,

Трое суток не спать,

Ради нескольких строчек в газете,..»

Песня мне понравилась сразу. Негромкая, в такт бьющемуся сердцу, мелодия покорила меня. И слова, какие! «Только о сильных и мужественных людях слагают песни и о них пишут в газетах», – решил я, смутно представляя о ком, в самом деле, идет речь в этой песне.

О журналистике и журналистах, в нашем третьем «Б», никто ничего определенного сказать не мог. Среди одноклассников больше половины видели себя космонавтами, включая в это число и девчонок, после полета в космос Валентины Терешковой, пять человек мечтали врачевать людей, двое хотели лечить животных, четверо – водить лесовозы, один – управлять трактором – трелевочником, а толстяк Жорка Хрящов выбрал себе стезю завбазойорса. Как и о профессии журналиста, о Жоркиной мечте в классе никто ничего не знал, не знал, наверное, о том и сам Жорка. Он просто хотел быть завбазойорса, потому что в этой должности работал его отец, раскатывавший по поселку на новенькой «Волге», в которую из-за тучности влезал в два приема.

Для всех, и даже для моего лучшего друга Вовки Мельникова, я оставался, верен судьбе рыбака, но в глубине души, на самом ее донышке, уже был журналистом, потихоньку выведывая у взрослых сведения об этой малоизвестном в нашем таежном краю занятии.

Все оказало «проще пареной репы». Сперва надо было увидеть, что-нибудь интересное, а потом увлекательно о том написать. Причем, чтобы было еще увлекательнее, можно свое сочинение слегка приукрасить. Приврать, не приврать, а допридумать, что ли… А называется это – художественный вымысел, на что автор имеет полное право. И что мне понравилось в журналистике – писать можно с ошибками, есть специальные люди, какие ошибки найдут и исправят. В общем, все в моем новом выборе меня устраивало, особенно право автора на художественный вымысел. Оставался вопрос, о чем писать? Все, что окружало меня, было обыденно и совсем неинтересно. Конечно, хорошо было бы написать, например о войне. Про жаркий бой, когда наши солдаты с криком «Ура!» идут в атаку. О таком я уже был готов написать сразу, но без войны получится бы сплошной художественный вымысел. Подошел бы и какой-нибудь героический поступок, о каком можно было бы написать, допустим – на пожаре, как кто-то вынес из огня ребенка или на воде, тот же кто-то спас утопающего. Неплохо было бы также описать подвиг пионера предотвратившего крушение поезда, остановив его перед опасным участком, размахивая пионерским галстуком. О таких подвигах приходилось слышать от учителей, от родителей, читать самому, но все такое почему-то происходило вдали от нашего затерянного в тайге поселка. У нас жизнь текла скучно. Единственным памятным за все лето событием был пожар в коптильне одного из инспекторов рыбоохраны, пользовавшегося большой нелюбовью населения. Сложенная из сухих бревен коптильня, сначала просто дымилась, как дымились несколько десятков коптилен поселка, на то она и коптильня, живой интерес население проявило к той коптильне, когда она вспыхнула факелом. Надо сказать, что поведение владельца коптильни во время пожара показалось многим странным: он сам не пытался тушить погибающую собственность и не позволял делать этого сбежавшимся на помощь соседям, видимо не доверял им, дожидаясь настоящих пожарных. Когда же те приехали на своих красных машинах, сверкая маячками, от коптильни остались лишь дымящиеся головешки. А погорелец продолжал удивлять народ: убедившись, что коптильня сгорела до конца, он принялся пожимать пожарным руки и горячо благодарить их.