Евгений Кубасов - Беззаботные люди. Нескучные истории

– Ой, как можно сравнивать! – вспыхнула Степанида Алексевна. – Как можно сравнивать, Константин Васильевич! Я сегодня утром разговаривала с Сергеем Ильичем из шестнадцатой. Так он больше чем уверен – это заговор!

Дед пожал плечами:

– Сергей, конечно, человек ученый. Может ему и видней. Нам-то, какой прок с того? Я вот на немца в атаку шел за Родину, за Сталина. Потом оказалось, что Сталин не хорош. Не хорош – другого нашли, хорошего! С тем войну выиграли, с этим целину осваивать стали, в космос полетели, а с третьим может, на Марсе целину поднимать будем. Точно Илюшк, – подморгнул он внуку. – Наше дело маленькое – работай, план выполняй…

– Да, не бедствуем же! – поддержала деда бабушка.

– А я слышала другое!.. – Степанида Алексевна огляделась по сторонам и понизила голос. – Говорят!.. Говорят, что лучших врачей собрали, наших и заграничных,.. – задохнулась она и перешла на звонкий шепот. – И оживили!..

– Кого оживили? – отставил в сторону бокал с чаем дед.

– Иосифа Виссарионовича!

В ванной стих шум воды, под серым потолком кухни повисла зловещая тишина. Белое лицо бабушки стало еще белее, а губы задрожали мелкой дрожью. Степанида Алексевна, осознав сказанное, стала опять озираться по сторонам. Дед с полминуты таращил на нее глаза, а потом, хрюкнув, закатился безудержным смехом.

Дед задержался на лестничной площадке, закрывая дверь, а Илья побежал вниз, чтобы посмотреть в почтовый ящик. По воскресеньям почту приносили раньше обыкновенного. С замиранием сердца открывал металлическую дверцу. Конверт с пестрым ободком авиапочты лежал на дне ящика

Когда меня спрашивают: с какого времени я начал писать, подразумевая (я надеюсь), мои робкие поползновения к литературному труду, я всегда очень серьезно отвечаю, что впервые по велению сердца взялся за перо в четвертом классе школы. Нередко кто-то из спрашивающих, полагая, что я неправильно их понял, переспрашивают, при этом, стараясь заглянуть мне в глаза, и приходится повториться с уточнением: – «Пишу с четвертого класса обыкновенной средней школы». Но и это удовлетворяет далеко не всех: одни умиленно улыбаются, продолжая изучать разрез моих глаз (ждут, когда рассмеюсь), другие обижаются, заключив, что я попросту издеваюсь над ними, третьи же… Ох, уж мне эти третьи!.. Третьи язвительно замечают: – «С третьего класса и до сих пор?..»

«Да уж!..», – остается ответить мне. До сих пор я лишь пробую себя на ниве изящной словесности. Пробую!.. А когда-то в детстве мечтал. И потом уже не в детстве тоже… И совсем взрослым, не оставлял надежды, что когда-нибудь подписанный моим именем материал найдет свое достойное место на газетной или журнальной полосе. Впрочем, все по порядку:

В детсадовском возрасте я мечтал быть Чапаевым, как, наверное, любой другой ребенок тех лет, после просмотра кинофильма об этом герое гражданской войны. Хотел, как он скакать на лихом коне и разить острой шашкой, убегающих в панике врагов. В последствии, вовсе не разочаровавшись в своем кумире, я рассудил трезво: Чапаев – человек, чья яркая жизнь прожита, и другого такого быть не может. Другое дело можно походить на Чапаева внешне и поступками. Но и здесь было много минусов. У меня была шашка, сделанная из обруча бочки были и усы, правда, тоже не настоящие, вырезанные из кусочка меха кролика старой ушанки, но главное – не хватало врагов, против которых мог быть направлен мой разящий клинок. К тому же, меня как-то не очень устраивал исход героя, пусть даже такой красивый.

Позднее, в порядке очередности, моими кумирами были: Александр Пархоменко из одноименного фильма, Данька из «Неуловимых мстителей», журналист из «Фантомаса»… Сразу оговорюсь: тот журналист ни выше обозначенному, ни нижеизложенному – никакого отношения не имеет, тот журналист сам по себе. Рекорд продолжительности обожания мною, как многих мальчишек того времени принадлежал, конечно, Юрию Гагарину. Быть космонавтом я мечтал со старшей группы детского сада и до четвертой четверти третьего класса школы. До того, как увидел бородачей – геологов.

Жил я тогда с родителями на самом краю земли русской, а вернее сказать даже за ее краем – на острове Сахалин. Родители мои – учителя по образованию, приехали на дальнюю сторонку, как говориться, мир посмотреть, себя показать, поработать и подзаработать. Отец работал директором школы, в небольшом поселке, в самой середине суши окруженной со всех сторон водой, мама в той же школе – учительницей начальных классов (по счастливой случайности я не попал к ней в класс). Океан от поселка отделяла гряда сопок с вершинами круглый год покрытыми снегом, и мне долго не удавалось побывать на его берегу. Когда это, наконец, случилось, и я увидел на неспокойной, дышащей поверхности с гребешками белой пены настоящий рыболовный траулер, то легко изменил романтике искателей сокровищ земных недр, и возжелал посвятить себя профессии рыбака, ведущего промысел на просторах морей. А до времени своей взрослости решил попрактиковаться в рыбной ловле на реках, благо поселок наш находился между двумя реками: многоводной рекой под названием Тымь и речкой помельче, но с крутым характером, быстрой Пиленгой. Кроме того, по поселку протекала еще одна, совсем маленькая речушка без названия. И все три были богаты самой разнообразной рыбой, начиная от мелких, с палец величиной, усачей, которых ловили обыкновенной столовой вилкой, для удобства привязанной на палку, и рыбинами, едва ли не с мой тогдашний рост – кетой и горбушей, каких по закону, вообще то ловить запрещалось. Для меня, рожденному в Подмосковье и ведавшему способы рыбной ловли принятые в тех местах, было открытием, как ловят рыбу на острове по своей конфигурации на карте напоминающим рыбу. На Сахалине нет выражения – «ловить рыбу», здесь за рыбой ходят и никогда без рыбы не возвращаются, и при этом совсем не используются общепринятые снасти. Поплавок не нужен – в хрустально чистой воде рыба вся на виду. Можно обойтись и без лески, как и без удилища. Нитка попрочнее, гайка потяжелее, чтобы течением не сносило, а крючок подойдет любой. Сваренная до белизны кетовая икринка – наживка. Взобрался на корягу над водой и выбирай себе рыбу по душе. Выбирать же есть из чего, всякая рыбешка спешит к твоему угощению. Самой ценной и крупной считается сахалинская форель, такая пятнистая рыба величиной с треть метра. Вот, отгоняя мелочь внушительным грузилом, искушаешь ее. Сонно пошевеливая хвостом, форель долго может испытывать терпение рыбака, и лишь когда маячащая перед ее носом икринка вконец опостылеет ей, нехотя схватит… Поведение форели продолжает удивлять и вне ее родной стихии. Вытащишь ее, ай хоть бы хны. И вырываться не станет, хвостом лишний раз не ударит – спокойная, и вроде даже довольная тем, что ее выловили. Бросил добычу в ведерко и снова икринку на крючок…