Евгений Кубасов - Беззаботные люди. Нескучные истории

С минуту Канареич беззвучно смеялся, поддержанный скупой улыбкой приятеля. Когда же складки на его скулах расправились, он серьезно посмотрел на меня:

– Так, может, договоримся?

– О чем? – опешил я.

– Ну, как?.. За луноходы! Ты там у себя в Москве поговори с кем надо, чтобы нашим дояркам-ударницам к женскому дню по паре луноходов поставили. Колхоз оплатит… И нам с Кузьмичем за рационализацию на магарыч!

На этот раз, рассмеявшись, он о чем-то вспомнил и полез в свой пакет. В пространстве между ним и Кузьмичем появилась початая бутылка «Столичной». Следом от туда же были извлечены: пергамент с пластинками белого с розовыми прожилками сала, хлеб, последним появился мерный граненый стакан. Друзья по очереди выпили и налегли на закуску. Бросив в мою сторону короткий взгляд, Канареич взял бутылку, плеснув в стакан водку, протянул его мне.

– Не побрезгуй за компанию.

Если честно, пить после парной мне не очень хотелось, но и отказываться было неудобно.

– Оно ничего, если в меру, – точно прочтя мои мысли, говорил Канареич, неторопливо разжевывая бутерброд. – Что-то личность твоя мне, как вроде знакомая, а упомнить не могу…

– Я бабушки Лизы Грибовой внук.

– Райки сын, что ли? Еугений?

– Евгений – Женя.

– Как есть, Еугений! – настоял на своей производной от моего имени Канареич. – А я смотрю: ты не ты… Это Райкин малый,.. – пояснил он Кузьмичу. – Райку, старшую дочь Лизаветы Грибовой, ты, поди должен знать. А если помнишь, учителя к нам из Москвы присылали работать, еще в старую школу. Так тот учитель и взял нашу Райку,.. – терпеливо втолковывал он безмолвно кивающему Кузьмичу. – А теперь видишь, что получилось…

Меня немного покоробила «история любви» моих родителей в представленном Канареичем виде и позабавила реакция Кузьмича, после слов приятеля, он в следующий раз после парной, добросовестно оглядел меня, благо возможность для того была, можно сказать, исключительная. А, оглядев – заулыбался, очевидно, искренне порадовавшись результату «штурма Райки учителем».

– Учишься или уже работаешь? – продолжил Канареич.

– Учусь…

– Ну да, оно конечно, еще наработаешься, какие твои годы… А учишься, поди, на строителя? – спросил он и сосредоточил свой взгляд на собственном колене.

– Почему обязательно на строителя? – не понял я.

– Ну, как,.. – Канареич ладонью потер колено. – Бабка твоя сама говорила, что способности к этому делу у тебя. Помнится, на деревне говорили, что строил ты бабке не то гараж, не то дровяник…

Вспомнилось и мне, как на деревне я снискал лавры «строителя со способностями», и стало понятно, почему Канареич прячет глаза.

Весной того года я вернулся из рядов славной Советской Армии и в череде радостных и волнующих встреч с родными и близкими мне людьми, я не преминул навестить и деревенскую бабушку. Тогдашний май-месяц выдался на редкость сырым и холодным, а дорога до деревни неблизкая – два часа на электричке, еще полтора – автобусом и, наконец, пять километров – пешком. Выехав из дома ранним утром, лишь во второй половине дня, измотанный, промокший до нитки, я постучал в дверь бабкиного дома. Счастливая от встречи, бабушка приказала мне переодеться в сухое, накормила и предложила отдохнуть с дороги на только что истопленной русской печи. Оказавшись на стеганом одеяле поверх горячих кирпичей и по достоинству оценив всю прелесть непритязательного уюта деревенского дома, я уснул богатырским сном. Поблаженствовав, таким образом, два часа, отрешившись от сна, я поспешил на свежий воздух с целью посетить дворовые удобства. Трудно сказать, сколько времени минуло, с момента как за мной прикрылась дверь хлипкого сооружения, но о другом можно сказать точно – все необходимое, мне сделать удалось и благодаря не имеющей внутренних запоров двери, я беспрепятственно вывалился из «тесного кабинета» наружу, хорошенько пристукнувшись затылком об утоптанную тропинку. Можно предположить, и даже наверняка, что мое тело там, внутри туалета искало выхода, бросаемое из стороны в сторону, потому как, очнувшись, первое, что я увидел: медленно, но неумолимо заваливающийся туалет перпендикулярно расположению моего распластанного тела. Со свойственной мне молодецкой легкостью на подъем, я приостановил это падение, подставив сильное плечо, придал туалету обратное заваливанию направление и, наверное, переусердствовал в своем стремлении предотвратить его разрушение. Ветхое сооружение благополучно преодолело «мертвую точку» стояния, стало на этот раз заваливаться в другую сторону, причем значительно скорее, чем это было в первом эпизоде, получив начальное ускорение от напряжения моих мышц. Дальнейшее легко было предугадать – согласно законам гравитации, туалет вместе со мной с треском рухнул на сырую землю.