Евгений Кубасов - Беззаботные люди. Нескучные истории

Как тут быть?.. Не больше не меньше, в трехкомнатной квартире улучшенной планировки ей тесно!..

Дядька за свой счет отпуск взял, на дачу ее повез. Там лес кругом. Условия, можно сказать приближенные к натуральным. В доме газовое отопление, водопровод. Через неделю, пожалуйста: – «Не, не, сынок, не могу я здеся! Дом, конечно, хороший, теплый /это про дачу/, но нам наши гнилушки /надо понимать ее хата/, дороже и милей. Везите меня обратно в деревню. А то тут, словом не с кем перемолвиться. Подружек нету. Везите, а то помру тута!».

«Тута-марфута! Пришлось везти…»

Не поймешь этих стариков. То плачет: тяжело одной. Дрова, вода, огород… А с места не стронешь! Так и делим, дети и внуки осень, зиму, весну, очередь устанавливаем, и везем сюда сумки с продуктами да приветы от остальных родственников. Маята!..

– А может по телевизору, что… – спохватывается бабушка. Ее чуткое сердце чувствует, что заскучал ее старший внучек.

– Так, у вас сейчас перерыв в программе, – отзываюсь я.

– Перерыв! – эхом вторит она и снова вздыхает. – А сходил бы к клубу, там, поди, уже афишу на кино вывесили. А?.. Надысь, бабка Лычиха сказывала про картину, какую нам привозили. Очень хорошая картина. Переживательная, видать индийская…

Мне смешно. По глубокому убеждению бабушки, как впрочем, наверное, и ее подруг – индийское кино самое хорошее, потому что переживательное.

Я содрогаюсь лишь от одной мысли оказаться среди снежной круговерти.

– Ну, даже, если афишу вывесили, кино-то вечером. Что сейчас ходить? Мне здесь хорошо.

– И то верно, – соглашается бабушка и поправляет на коленях фартук, в раздумье. – А можь, поешь что?.. – несмело предлагает она чуть погодя. – Штец или кашки гречишной. Кашка-то в печке уж притомилась. Хорошая!.. И молочко есть. Пока ты спал, Нюра Большакова прибегала, свежего принесла. Это не ваше – порошковое, а прям из-под коровки!.. Не хошь?..

– Так, только из-за стола!.. – смотрю на часы и ужасаюсь. Действительно после фирменного деревенского блюда – горячей картошки с солеными огурцами и квашеной капустой, минул лишь час с небольшим.

Некоторое время бабушка молчит и глядит в окно. Потом на улице что-то привлекает ее внимание.

– Ты, только глянь, глянь!.. Умора! – смеется она. – Это куда ж Канареич навострился?.. И непогодь ему нипочем!..

Гляжу в окно. Там среди ослепительной белизны резко выделяется фигура в черном, коротком тулупе с поднятым воротником, в шапке и непомерных валенках, с целлофановым пакетом в руке. Двигался он медленно, осторожно ступая узкую проторенную в рыхлом снегу тропку.

– Да, ить сегодня суббота – мужской день! – делает открытие бабушка. – В баню собрался! Вишь, какой чистоплотный, хучь тебе потоп, а баня святое, – весело комментирует она. Вдруг лицо ее просветляется новым предложением: – А может и ты, Женюшк?.. В баньку! Вчера-то в женский день, Лычиха сказывала пар был, дух не перевести…

Не найдясь с ответом сразу, я, видимо, дал расценить мое замешательство, как колебание близкое к согласию.

– А что, попаришься! Парная у нас знатная! Из соседних деревень приезжают. А то, и из района!.. Хвалят все. И Лычиха…

– А что! – говорю я себе. – Почему бы и нет? – и решительно вынимаю свое затекшее тело из кресла и сбрасываю кожух.

Конечно, не авторитет ценителя мирового киноискусства бабки Лычихи, двигал мною, как и не острое желание соблюсти правила личной гигиены в деревенской бане, просто возможность вырвать себя из пут зимне-деревенской тоски и успокоить бабушку.

Довольная, что угодила-таки внуку, она роется в комоде, из него извлекаются полотенце, новый, еще в обертке, кусок земляничного мыла, в сенях отыскивается стылая лыковая мочалка. И через несколько минут я толкаю скрипучую дверь и выхожу на волю.

Метель поутихла. Под сводом низкого серого неба, на фоне свежего снега деревенская слобода смотрится нарядно и даже весело: дома рубленые, сложенные из кирпича, шлаконаливные, оштукатуренные, обшитые тесом, разноцветные, с комнатными цветами в окнах, резными цветами наличников, будят в душе добрые и светлые чувства, воспоминания о чем-то очень дорогом, но не пережитом, отзываясь в сердце сладкой тягучей истомой, похожей на протяжную русскую песню.

Баня – низенькое строеньице, занесенное снегом по самые окна, стоит в стороне от деревни, за огородами, на берегу узкой и быстрой речки, не замерзающей даже в самые лютые морозы. Утоптанная тропинка к бане может определенно сказать, что Канареич, а теперь вот и я, не одиноки в своем намерении совершить еженедельный ритуал. В крохотном коридорчике, у заиндевелого окна, колченогий столик, на нем банка с мелочью – касса. Точной платы нигде не указано. Бросаю в копилку двугривенный. За надежду на мою порядочность добавляю еще две пятнашки.