John Anhinga - Снежная слепота

Редактор Евгений Казанцев

© John Anhinga, 2018

ISBN 978-5-4493-8008-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мне больно видеть Твоё лицо. Больно, но так необходимо_сладостно_счастливо, что тяжелеет аорта. Если я чем способен сделать Твою ношу Легче, пусть с плеч на плечо, не молчи: возьмусь, как бы ни горячо.

Спешат, спешат женщины в длинных одеждах. Стекаются под кресты, как необратимый поток, как ливень к канализационным обрывам. Отчего я стою недвижим, и они хлещут меня полами юбок?

Я почитаю Бога, молюсь каждою мыслью отныне и присно, обращаю к Нему все дела рук своих

перекорёженных, помнящих пляс чужих ступней на своей коже, но меня презирают эти смиренные женщины.

Женщины в длинных одеждах.

Говорят, Бог был первым иконописцем: по образу и подобию Своему Он слепил человечество. Что же Он думал, отдав нам Себя в нас и нас в Себе,

ибо сами мы были иконой и трещиной в этой иконе, но

но я не смею сказать о том женщинам, что текут под крестовые своды.

Легко знать, можно понять и трудно поверить: три ступени, вершина которых отдаст тебе Бога, а ты – ты Его и так. Я заношу ногу. Я делаю шаг. Нет ни предлога мне двинуться с места. Мои веки – блаженство. Я есть под сенью райских ветел бездрожен и светел. Не оставив мирских дел, жив телом, преодолел третий предел и прозрел, давно занёс ногу, давно сделал шаг, отчего же так злобны бывают

женщины с платками, как будто в сквозняк?

Несчастные. Наверху поддувает.

Ложные, ложные мании светятся в глазах праведных, там молитвы скаредны, пред иконами пахнет не ладаном: гарью. «Любовь суть прелюбодеяние вне храма нашего» – ревут оглашенные из-за иконостасов раскрашенных, я вырвусь и выскочу, растолкав ко всем благам всевышним

это воцерковившееся

лжемонашество.

Коли так, будет любовь моя – храм, а Ты в нём – Единственный Бог.

Потолок не золотом – углем колотым. Проходя, подними голову. Сердце в полынью пола полое, ладонями горстью – тяжелей олова зачерпни солода и вылей в аорту, чтоб было – полно.

Пение гордыню лелеет; вечереет. В сумерки карие выглянь, видней – марево. Послушней, прилежней, с полыхающим валежником, шагают воинственней, реже, с песней прежней, женщины в длинных одеждах.

Сажею – Твои волосы. Очей разрез – рыбы тонкие. Чело создано для терновника, острого, ломкого. Мне больно и радостно, дрожь в сухожилия, целой жизни не жаль: милями, по суше иль илу на свет на Твой выйду. Жаль, не знают невежды: пожаром не прервать мой молебен, пусть жгут, как жгли прежде, женщины в длинных одеждах.

Кроем торы небеса вскрою: если в этом мире и стоит доверить чувства мольбе,

Одному

Тебе.

Гневная песня застыла на соль, я стою на триадном верху и могу

видеть Твоё лицо,

пламя сотрёт мою боль, и в великом храме единства я рад бы сдержать свой всежизненный выкрик: я Иисусу Христу не молился ни мига,

в аорте Имя Твоё

П_ка.