«Привез» координаты,
А циркулем по карте
Проверил тут же грубо,
Не грызли бы сомненья,
Что «врет» топопривязчик.
Сержант второго взвода
В усмешке кривит губы:
Ошибся ты в расчетах!..
Старлей от злобы скачет,
Мол, за тебя, паршивца
Полковник неуд влепит.
А я смолчал, не спорил,
Как возражать нелепо,
Он на полгода дольше
Меня служил, и вскоре
Из части дембельнется.
Проверил гирокомпас,
Проверил и расчеты,
Жду страшную развязку…
ГСВГ. Проклятая Европа,
Ведь отпускают в отпуск
Лишь схоронить кого-то,
А вовсе не за службу…
Отбой! – звучит команда.
Отбой! – кричу я эхом.
Убрать приборы, Саша,
Иван, крути баранку.
Но не успел уехать,
Старлей рукою машет.
По вашему… Отставить!
Твои расчеты верны,
Хочу тебя поздравить
За службу! Но… Ошибся
Сержант второго взвода.
Да ну, смеешься, друг, не сочинял я это,
Мои способности к писанию скромны,
Сам сочинил, иль вычитал ты где-то,
Ну, в общем, взял стихи со стороны.
Не надо мне навязывать чужое,
Свои узнал бы сразу, эти – не мои,
Не автор я, оставь меня в покое,
Страстей таких и сроду нет в крови.
Не спорь же зря, не доводи до ссоры,
Ну да, мой почерк, стиль слегка похож,
Стихов не крал, и не хочу стать вором,
Меня ты лестью, друг, не проведешь.
«Не отрекайся от стихов, что ты писал
Тому назад лет тридцать или двадцать,
Ты не склеротик скромный, а нахал,
Твои стихи, и нечего стесняться!..»
Что ни скажу, признаться всё ж придется,
Не к месту похвала, и сердце ровно бьется,
И с тихой радостью, с обиженною грустью,
Признание позднее душа уж не пропустит,
Ей мнится лесть, и та, что истину сокрыла,
Пусть будет сказано: Стишок и этот милый!
Да если было б так, уверовал сначала,
И музыка в стихах лирично бы звучала,
Но молодой поэт страдает притеснением,
Нудит писать его невежественный гений,
Чтоб через день труды безжалостно убить?!..
Не потерять бы логики рассудочную нить,
И не заметить, что глодает душу самоедство,
Неполноценность та, стыдливая, из детства,
Возьмет опять бразды над чувствами печали,
Не вы ли настроения перемены подмечали?
Упрек и глуп, несправедлив, душа поэта
Его лишь собственность, и гордостью задета
Своей же, недруг страх и родственник позора,
Ждет похвалы, и на расправу очень скорый,
Как пламя выгорит любви страстями упоения,
Он здесь, чтоб притушить сердечное биение:
Ничтожество!.. Уйди с дороги великанов…
И я болтлив с самим собой, и точно пьяный,
Мне хорошо в слезах, никто и не услышит…
Ум изнемог выдумывать – душа не пишет,
Она, пришибленно пока, притихла, и таясь,
Ждет перемен погоды дня – стихи и страсть!
Я как Хвостов наоборот —
Поэт, не верящий в талант,
Пишу, пишу из года в год,
Видать, как он, я графоман.
Быть может, я Хвостов и есть,
Родившись заново, в наш век,
Но потерявший титул, спесь,
Обычный скромный человек.
Таких Хвостовых нынче тьма:
Сложил две строчки и – поэт.
Всё пишет, пишет от ума,
Талант ли есть, его ли нет.
Но пару слов скажу в защиту:
На графоманах вырос гений,
И пишет счастливый и сытый
Лишь ради славы, а не денег.
А кто рожден с душой больною,
Тот не писать не может тоже,
Как страсти с чувствами заноют,
Он за перо, и пишет с дрожью.
И гражданин патриотичный,
И диссидент в каком-то роде,
Он поневоле поэтичный,
Душой печется о народе.
Средь них немало эпигонов,
Строка горит священным гневом,
Борца примерить бы корону,
А сам не «правый» и не «левый».
Центрист, нейтральный – не поэт:
Искусства ради; жертва музы;
Глядит душой на мир в лорнет,
Где лишь базальт, он видит друзу.
А мне ли собственно решать,
Кто графоман, а кто не очень:
Помимо воли, как душа
Петь поэтически захочет…
Да, философские трактаты
При взгляде беглом чушь сплошная.
О ком молва – ума палата,
И он порой не понимает,
Иль автор в тайны посвящен,
Иль гений явно сумасшедший,
Играя терминами он,
Мир строит так, что нам не легче
Читать дальше