Валерий Красовский - Письма из прекрасного далека. Книга шестая. Минуя озеро Байкал

– У меня спирт остался только в укладках, – ответил он, – а учения еще не закончились.

Видимо про пол-литровый флакон, изъятый у доктора днем раньше, он преднамеренно забыл, решив проверить на наличие излишков. Но таковых у Шувалова не имелось еще долго – до того времени, пока он не получил в свое распоряжение станцию переливания крови и всю соответствующую службу, но это уже в другое время и в другом военном округе. Прежде чем идти в столовую части на ужин, он прогулялся между казармами городка, пока не стало легче. Затем на ночь проглотил какую-то кашу и выпил стакан чаю. Трудоспособность восстановилась. После острых случаев отравлений или длительных хронических воздействий у некоторых людей появляется, если не аллергия, то сверхчувствительность к этим веществам. С утра следующего дня было тридцатое декабря. Все гадали – снизойдет ли руководство к простым служивым и да не завершит ли учения в срок, и да не позволит ли Новый год встретить со своими семьями. После подведения итогов дивизионная колонна стремглав рванула на Читу и к утру тридцать первого декабря к всеобщему ликованию без потерь достигла цели.

Это случилось во время очередного утреннего построения. За забором части послышались громкие крики, ругательства. Похоже, происходила драка. Через какое-то время с контрольно-пропускного пункта к Гурову подбежал сержант и сказал, что принесли раненого ножом гражданского человека. Случился один из тех немногих моментов, когда командир батальона сам приказал Шувалову покинуть строй и оказать помощь. Раненого, держа за руки и ноги, несли три человека. Шувалов крикнул им:

– Несите сюда! – и рукой показал на дверь приемного отделения.

В палате интенсивной терапии Василий Фомич осмотрел доставленного мужчину примерно тридцати лет. Он был бледен, точнее сказать, бел, как лист бумаги и ни на что не реагировал. На левом бедре примерно на четыре-пять сантиметров ниже паховой складки имелась рана около полутора сантиметров длиной и шириной с полсантиметра. Рана не кровоточила, но диагноз был очевиден: ножевое ранение в верхней трети левого бедра, острое внутриполостное кровотечение; повреждена была, скорее всего, внутренняя подвздошная артерия. Анестезиолог-реаниматолог быстро поставил капельницу и определил группу крови. Дежурный врач вызвал городскую машину скорой помощи. Так как Шувалов был универсальным донором, то он сдал два флакона крови по двести пятьдесят миллилитров. Переливаемая кровь вернула раненому признаки жизни: он порозовел, на лучевых артериях появился пульс. Шувалов дал распоряжение срочно развернуть в оперблоке полевой стол и нести туда пострадавшего, но в это время прибыли гражданские врачи и забрали раненого на капельнице в дежурную больницу. Позже стало известно, что ранение оказалось смертельным, и пострадавший умер. Неизвестно, удалось бы военным медикам спасти этого больного или нет, если бы они взяли его в свою операционную, где шло плановое вмешательство, и единственная медицинская сестра была занята. Это происшествие побудило Шувалова развернуть второй стол и держать его наготове со стерильным комплектом белья для таких происшествий. Но этот второй стол, к счастью, так и не был задействован до момента перевода Шувалова в другое медицинское учреждение и в другую местность.

«Ах, лето красное, любил бы я тебя!» – думал Шувалов, если бы не очередное военно-учебное путешествие по степям и между сибирских северо-читинских сопок, которое длилось около недели. На этот раз «воевали» долго и с удовольствием. Высокое начальство успевало поохотиться и порыбачить. Три штабных учения чуть более чем за полгода – не курорт. Во время отсутствия Шувалова, как хирурга (он заведовал хирургическим отделением) его молодые коллеги все трудные случаи отправляли в соседний окружной госпиталь. Из Монголии на вторые сутки от начала болезни поступил больной с разлитым перитонитом. Его также отправили. Начальник медицинской службы дивизии, который сделал Шувалова своим неизменным попутчиком на всех армейских мероприятиях, получил выговор за плохую организацию диагностической и эвакуационной работы. К его несчастью и к благу Шувалова он в будущем уже оставлял его на базе, где тот брал на себя такие случаи, оперируя больных и ставя их на ноги. Но это в будущем, а тогда колонна подъезжала к паромной переправе. Часть техники прошла своим ходом, а пока не подошли инженеры понтонеры, кое-то переправился на пароме. Санитарный автобус тоже перекочевал на другой берег. Вода в реке была ледяная. Окунулось лишь несколько смельчаков. Над разноцветными камушками отмели стремительно бежали водяные потоки, в которых строго на одном месте, чуть пошевеливая плавниками, барражировали рыбешки. На крючки с наживкой они не реагировали, видимо, у них был какой-то особый жизненный транс полного равнодушия к окружающему. На военных выразительно посмотрела корова, которая тоже переехала вместе со своим хозяином, потом равнодушно отвернулась с обиженным видом. Один из солдат исправил оплошность и дал ей кусочек хлеба. Буренка в ответ облизала ему руку и напоследок хлопчатобумажную ткань гимнастерки. Паром работал в усиленном режиме, переправляя легковые машины местных жителей, телеги с лошадьми, мотоциклетные коляски. Рядом с солдатами весело переговаривалась группа студентов с рюкзаками за спиной, стояло несколько женщин с детьми, куда-то торопились геологи, везя оборудование и провиант на уазике в противоположном направлении. Было жарко, под тридцать. Шла вторая половина июля. По ночам часто шли дожди, но днем неизменно было солнечно. Когда все участники учений переправились, колонна вновь выстроилась в походном порядке и начала движение. До самого горизонта простиралась сложно рельефная типичная забайкальская местность: каменистые нагромождения, окруженные зелеными порослями травы, небольшие возвышения, потом ложбины и низменности с протекающими в них ручьями, иногда встречались сопки, покрытые хвоей и лиственными деревьями. К одному из таких ориентиров местности колонна в тот момент подъезжала. Сопка была пологая, у подножья окружена травой, имевшей настолько интенсивный зеленый цвет под солнечным освещением, что казалась изумрудной россыпью. Но иллюзорность исчезла, когда военные, охватив гору полукольцом машин, остановились. В душе Шувалова было какое-то трудно передаваемое ощущения блаженства от созерцания природной гармонии и пейзажного великолепия. В памяти трудно сохранить все тонкости сюжета, все оттенки красок, всю панораму местности. Шувалов вышел из машины. От свежего воздуха закружилась голова, но скоро организм адаптировался. Он заметил, что некоторые уже побывали на сопке и возвращались оттуда, неся, кто в чем, великолепные подосиновики. Ему пришлось поспешить, чтобы тоже собрать этих лакомых даров природы. Но, как оказалось, он зря волновался. Зайдя в поросль деревьев, он не поверил своим глазам: подосиновики после обильных дождей выросли в таком огромном количестве, что казались то ли искусственной плантацией, то ли природной аномалией. Они были везде: среди травы, между камней, возле деревьев, под ветками, между опавших прошлогодних тлеющих листьев… Шувалов нарезал, сколько смог унести, затем вернулся снова. С вершины сопки спускалось несколько знакомых ему офицеров-сослуживцев. Они несли в руках и самодельных туесах отборные боровики.