Андрей Заленский - По обе стороны воды

Бывшая жена выручила подъёмными, год на коротких работах поездил с одного конца континента на другой. Океан с той стороны был холодным, но красивым, с этой – плоским и тёплым. На западе было больше китайцев, на востоке – чёрных. К югу – Куахнахуак, где Консул 4 4 Герой романа М. Лаури «У подножия Вулкана». вечно пьянствует подле вулкана, и полоска Чили, далёкая, как полоска Фонтанки дома. К северу – что там, к северу? Потом сменил визу и определился – математика помогла, упаковался в маленький колледж, читал про матричные операции и линейные дифференциальные уравнения. Студенты, в большинстве азиаты, съезжались на «Лексусах» и «Ауди», и странно смотрелся рядом любимый Александром Рафаиловичем танк-дредноут «Шевроле-Импала», 80-го года. Казалось, что пустынные «просёлочные» дороги окрест городка принадлежат только ему, как живность вокруг снятого на окраине дома, как листья, шуршащие в осенние дни и взлетающие по соседству самолёты. Потом одиночество лопнуло как пузырь, сдутый прислонившейся аспиранткой-тайкой. Она готовила ароматные кисло-сладкие супы, и теперь Александр Рафаилович, приблудший в эту страну вечно блуждающий нееврей, не мог обозначить себя несчастным. Перезванивался с детьми (сын – уже 45 – в Германии, дочь – о боже – в Австралии), прошлыми жёнами, друзьями. Часто проходили мимо ночные грозы – Зевс пугал затаившихся рыб. По утрам они гулко разбивали гладь застывшего озера, когда очнувшийся Александр Рафаилович вглядывался в зеркало, бреясь, и испытывал то ужас, то восторг (такие годы).

Как-то вечером, выйдя из накуренного бара и оторвавшись от профессора статистики, выпивохи и большого любителя Достоевского, брёл Александр Рафаилович по улице «Главная» вдоль двухэтажных домов, век назад в пик жизни городка – банков, гостиниц, ресторанов, теперь – невесть что. Один из них (гранит, зеркальные занавешенные окна, затерявшаяся за стеклом мелкая вывесочка «Открыто с шести до полуночи») давно занимал, а сейчас потребовал немедленного внимания. Высокая массивная дверь мягко, но с трудом подалась, огромный зал в глубине был утоплен в полумраке и пустынен, едва тлели низкие плафоны над столами. «Hello!» – крикнул Александр Рафаилович, проходя к стойке бара. – «Hello!»

«One moment, esperar, por favor» 5 5 «Минуту. Подождите, пожалуйста» – англ., исп. , – послышалось из глубины, и через пару минут из зазеркалья вынырнул маленький человечек. Александр Рафаилович попросил пива, закурил, худой лысоватый хозяин, назвавшийся Хосе, тоже закурил, взмостившись напротив по ту сторону стойки. Перекинулись фразами, оба говорили с одинаково твёрдым R, мексиканским и русским – звуком, недоступным жителям этой страны. Хосе напоминал Чарли Чаплина – большие грустные глаза, усики. В полумолчании прошёл вечер, первый в длинной, последовавшей вослед череде.

Теперь часто Александр Рафаилович выдавливал упругую уличную дверь навстречу «O’la! ¿Como esta usted?» 6 6 «Привет! Как дела?» (исп.). , откликался то «Buenas noches, muy byen! ¿Y usted?» 7 7 «Добрый вечер! Все хорошо, а как ты?» (исп.). , осваивая испанский, то «Привет, Хосе! Что нового?», обучая русскому.

Однажды, скрывшись в глубинных помещениях, Хосе вернулся с гитарой, отложил сигарету, пощипал струны и запел: « De colores, de colores Se visten los campos en la primavera. De colores, de colores Son los pajaritos que vienen de afuera…» 8 8 «Разноцветны, разноцветны Вышивки платков полей весной. Разноцветен, разноцветен Перелётных птиц заморский рой…» . Пальцы бегали по грифу, а голос свивался с дымом сигареты и улетал к невидимому в полумраке потолку – наверное, к предгорьям далекой Морелии, откуда Хосе был родом. А Александр Рафаилович улетел к свинцовой реке, каналам осенним и хмурым, не зная, что песня эта о разноцветной весне. Вечера в уютном одиночестве всегда пустого ресторана (Хосе говорил, что по воскресеньям и на семейные праздники собираются семьи окрестных мексиканских рабочих, и на этом выживает бизнес) превратились в ритуал. В прелюдии на пару посасывали привычные „Heineken“ и „Corona“: „Как дела? Что нового?“ – „Да всё в порядке, всё по-прежнему“, потом Александр Рафаилович ронял: „Cantar, por favor, Jose“ 9 9 «Спой, пожалуйста» (исп.). , „Como no“ 10 10 «А почему бы и нет» (исп.). , – отвечал Хосе. Выплывала гитара, в полумрак втекали романсеро, в которых пелось неведомо о чём, чаще грустно, иногда страстно. Некоторые Александр Рафаилович запомнил наизусть – „Contigo“, „La Pajarera“ 11 11 «С тобой», «Пташка». . „Про что это?“ – спрашивал, Хосе замолкал и, задумавшись, всегда отвечал одно: „Amor“. А иногда без гитары – согласно обсуждали мир (как раз случилось 11 сентября, потом Афганистан), рассказывали жизни, вспоминали о непохожих больших городах, о лесах кактусов и лесах сосен, о холодной водке под селёдку и о текиле под горячие тамалес, о любви, о разлуках и расставаниях. «¿Por que, por que la vida esta riste?» 12 12 «Почему, почему жизнь так печальна?» – вопрошал Хосе в темноту ресторанного зала, а Александр Рафаилович молчал, не зная ответа.